Для улучшения настоящего в России судопроизводства потребно ввести в оное: 1*
1. Словесное производство дел.
2. Гласность судопроизводства.
3. Отделение и независимость части судной от правительственной.
4. Устройство судов, адвокаты и стряпчие.
В устройстве процесса уголовного вообще ныне существуют две различные системы оного.
По одной из сих систем процесс производится в виде исследования, по другой процесс производится в виде обвинения. Первая система стремится к вынуждению от обвиняемого или подсудимого признания в вине, ему приписываемой; вторая стремится к уличению его. В первой занимают важное место допросы, делаемые подсудимому; во второй — показания свидетельские. Первая основывается на исчислении доказательств, ведущих к осуждению; вторая, не занимаясь таковым исчислением доказательств, ищет основания приговору в уличении приговариваемого.
Первая система есть германская; вторая есть ныне французская. Так как приведение обвиняемого или подсудимого к признанию есть главная цель немецкой системы, то вследствие сего сия система требовала положительных правил, коими могли бы руководствоваться как тот, кто производит следствие над обвиняемым, так и тот, кто должен произнести окончательный приговор над подсудимым. Почему и составлена теория доказательств: полных и половинных доказательств, близких и отдаленных признаков; теория в приложении часто ошибочная, в отыскании правды неверная.
Система французская не знает никакой теории доказательства. Одно из главных правил, которые предполагает сия система, состоит в том, что никто не обязан обвинять сам себя. Она вопрошает более свидетелей, нежели подсудимого; допросы ее касаются только самых обыкновенных предметов.
Немецкая система основана на вынуждении признания; французская — на внутреннем убеждении того, кто приговор произносить.
Пытка была необходимым следствием немецкой системы, не на уличении подсудимого, но на вынуждении от него признания основанной.
Во Франции приговор предоставляется не судьям ученым, но присяжным, которые судят, должны и могут судить по одному только внутреннему убеждению совести.
Но там, где присяжных нет, строгая справедливость требует равного с ними убеждения к соделанию приговора. Кто бы ни приговаривал, присяжные или судьи, к лишению достояния, чести, жизни, должен совершенно быть убежденным, что сего подсудимый достоин.
В России первое несовершенство следственной методы состоит в том, что следствие поручается чиновникам, не к судебному ведомству принадлежащим.
Второе — священническое увещание, употребляемое для вынуждения признания от подсудимого. Признание, примиряющее преступника с небом, чистосердечное покаяние, направляющее злодея на стезю добродетели, деяние возникающей благодати, обращается в беду и гибель раскаивающегося человека, и таинство духовной исповеди приводится на суд человеков. Не есть ли сие святотатство? И где оно совершается? В судилище законов!
Чтобы вполне убедиться в ужасной несправедливости такой системы, надлежит вспомнить, что система противоположная не только не вынуждает признания от допрашиваемого, но провозглашает первым правилом, что «никто не обязан обвинять сам себя»; вследствие сего допрашивающий должен даже останавливать допрашиваемого, как скоро сей последний, в ответах своих, будет говорить что-либо против себя, между тем как его о сём не спрашивали.
Правосудие совместно с сею системою невынуждения признания, уличения обвиняемого. На что, видя возможность уличить преступника, на что вынуждать от него признание?
Если никакие законы в свете не обязывают отца свидетельствовать против сына, сына против отца и т.д., почитая таковое свидетельство неестественным, то справедливо ли требовать от человека свидетельство против самого себя?
Система вынуждения признания ведет у нас еще к другому пагубному обыкновению: к пристрастному допросу, которое есть ничто иное, как пытка. Хотя таковой допрос законами воспрещен, но часто оный на самом деле употребляется и признается необходимым на том предрассудке, что без сего вынуждения нельзя от обвиняемого добиться признания.
Сие зло не может быть истреблено, как только с совершенным отвержением вынуждения и принятия системы уличения, с узаконением спрашивать не обвиняемого, а свидетелей, соображать обстоятельства дела, а не ответы неполные, противоречащие один другому допрашиваемого, часто глупого, часто устрашенного, всегда же пред судом в понятии и чувствах смущенного.
Лучшая часть нашего уголовного следствия есть повальный обыск. Обыск повальный, по самому свойству сего учреждения, должен быть одним из главных оснований нашего уголовного процесса, особенно в делах сомнительных, неясных; но мы видим, что он обратился ныне в пустую форму.
Суды и следователи могут остаться нынешние: но тем и другим можно предписать в кратких и ясных правилах: более основывать следствия на показаниях свидетельских, обращать более внимания на выбор людей, приглашаемых для повального обыска; от самого же обвиняемого, не спрашивая его прямо, требовать только объяснений и возражений на свидетельские показания.
Петр Великий постановил законом «и самое признание подсудимого не почитать достаточным доказательством виновности». Но сей закон почти всегда на суде забыт бываем.
Оставляя нынешние наши законы в полной силе относительно доказательств, можно бы, с великою пользою, допустить на суде и решение нe по точным словам закона, но по убеждению, коль скоро сим решением наказание законное уменьшается.
Важное неудобство нашего процесса есть то, что люди судятся и осуждаются, по большей части, заочно. Сие, кажется, происходить от неопределительности в функциях различных инстанций судных.
Приняв вышепредложенную методу допроса, введя оную как при следствии, так и при суде, можно поставить уголовные палаты в непременную обязанность производить дела в присутствии подсудимых. И теперь уголовные палаты не суть просто места ревизионные, но действительные инстанции судные, и теперь они часто лично допрашивают подсудимых. Посему не будет никакого неудобства вменить им в обязанность во всех случаях решать дела при виде подсудимого.
Решения Сената должны оставаться заочными. Но в производстве дел Сенатом можно постановить некоторые ограничения, в той силе, чтобы Сенат не мог ни в каком случае увеличивать наказаний, палатами определенных, будучи в праве уменьшать оные. Если бы Сенат нашел, что наказание не равняется с обнаруженною виною, т.е. если наказание ниже преступления, то в таком случае он долженствовал бы, уничтожив решение палаты, приговор давшей, предоставить другой палате постановить новое решение.
Потребно также, чтобы всем вообще уголовным местам предписано было при каждом решении не только ссылаться, но прописывать слово в слово те законы, на коих они основывают свои решения, по коим произносят приговоры.
Обязанность каждое распоряжение приговора основывать на законе и приводить сей закон тут же слово в слово, конечно, остановила бы многих судей, заставляя их думать, соображать, заставляя взвешивать решения свои. Форма, в сем случае, часто составляет единственную гарантию подсудимого, и потому ненарушимость формы должна быть столь же священна, как ненарушимость самого закона. Верховный трибунал во Франции (cour de cassation) ни о чем другом не судить, как о формах.
Нет причины мыслить, чтобы учреждение суда присяжных в России было сопряжено с непреодолимыми препятствиями.
Нам оно не чуждо. Судебник представляет нам остов плода свободы диких германцев; суд целовальников издревле в России существовал.
Но возможное в лесах германских почему невозможно теперь в России? Учреждение, существовавшее во времена Иоанна Грозного, почему не может быть воскрешено и усовершенствовано во времена Александра? Все благое, все общеполезное вводить гораздо легче, нежели как обыкновенно думают. Доброе предположение всегда само в себе содержит некоторый залог хорошего исполнения.
Словесное производство дел
При письменном производстве судебных дел полезно бы было допустить у нас до некоторой степени словесное производство дел, как то: по окончании рассмотрения дела представить свои иски, ответы, оправдания словесно; допустить словесное говорение суда. В таком случае надлежало бы определить законом, что суд, окончив рассмотрение дела, должен назначить особое заседание, в котором тяжущияся стороны могли бы словесно сами или посредством своих поверенных представить свои иски и ответы.
Если введение словесного делопроизводства в делах гражданских удобно, то в делах уголовных оно представляется у нас даже необходимым, тем более если принято будет правило: решать дело не иначе, как при виде подсудимого.
Подсудимые у нас по уголовным делам более принадлежат к сословию простолюдинов, безграмотных, не имеющих никакого понятия о законах, которые говорят только о том, о чем их спрашивают, и говорить только тогда, когда их спрашивают. Итак, на самом деле наш уголовный процесс в сущности своей состоит более в словесном, нежели в письменном судопроизводстве. Недостает только форм законных, которые могли бы дать ему более правильности.
Сии формы могут состоять в следующем.
Подсудимый, будучи еще обвиняемым, т.е. во время следствия, не должен быть сам допрашиваем, но должен только отвечать на показания свидетелей.
Суд уголовный должен решать дело не заочно, но при виде подсудимого.
В суде должно предъявить подсудимому, в чем именно он обвиняется, каким именно законам он подлежит, и позволить ему принести оправдание, как он заблагорассудит.
Сие его оправдание должно быть записано в протокол.
Но улучшение по сей части может последовать у нас от устройства сословия адвокатов и от дозволения каждому подсудимому защищаться в делах уголовных посредством стряпчего. Даже должно поставить в непременную обязанность каждого подсудимого иметь стряпчего и в нужных случаях обязывать судей назначать для подсудимых стряпчих.
Таким образом, словесное делопроизводство может существовать в полной мере тогда только, когда не будут судить заочно и когда будут у нас адвокаты.
О гласности в судопроизводстве
Лучший залог, лучшее обеспечение для всех деяний человеческих есть гласность.
Вопрос должен состоять не в том: нужна ли гласность? но в том: нужна ли тайна?
Правосудие, по главному свойству своему, не есть дело тьмы, но света.
Кто ручается за суд правый, если сей суд произносится втайне?
Коль скоро будет, в какой бы то ни было мере, допущено словесное судопроизводство, то в той же мере необходимо должна быть допущена и гласность.
Если всегда возможная ссылка на документы удерживает судью от различных притязаний и несправедливостей при делопроизводстве письменном, то при словесном подобная ссылка не всегда возможна, и главным обузданием для судьи, главным обеспечением для подсудимого, в сём случае, служит присутствие публики при судопроизводстве.
В порядке нашего судопроизводства гласность может быть в трояком отношении:
1. Гласность в отношении к тяжущимся и к подсудимым.
2. Гласность, состоящая в обнародовании, посредством печати, производства и решения дела.
3. Гласность в собственном смысле, т.е. производство дел при растворенных дверях.
1. Гласность первого рода состоит в том, чтобы все предпринимаемое судом по производящемуся в оном делу не было скрываемо от тех, до кого сие дело касается; чтобы тяжущияся стороны, чтобы подсудимый знали все то, что делается в суде по их делу: чтобы все производство происходило в их присутствии.
2. Польза от печатания производства и решения дел очевидна. Судьи с большею внимательностью, с большею осторожностью рассматривали бы и решали дела, им вверенные, зная, что публика может и над ними произнести приговор основательный и справедливый. Многие люди при дурном деле боятся по самого дела, но стыда, с ним сопряженного. Тайна сей стыд скрывает. Гласность может причинить его. Имена судей и мнение каждого из них должны быть обнародованы.
Во время продолжения дела, тяжущимся или подсудимым должно дозволить печатать записки по делам своим. Сии записки могут служить не только для публики, но и для судей. Они должны быть подвержены общим правилам цензуры.
Тот, кто был бы уличен в умышленной несправедливости при напечатании процесса, должен подлежал наказанию.
3. Гласность в собственном смысле, т.е. производство дел при растворенных дверях.
Сия гласность может существовать и при письменном делопроизводстве; при словесном же она необходима.
В военном нашем судопроизводстве сего рода гласность именно предписывается. Закон повелевает производить суд при растворенных дверях и допускать к оному зрителей, когда нет особого на то воспрещения.
Приговоры должны быть произносимы во всех случаях публично; но совещания судей или присяжных, необходимые для решения дела, не должны быть гласны.
Дела некоторого рода, могущие произвести соблазн, ни в каком случае не должны быть производимы публично. Для сего судьи, приступая к рассмотрению таковых дел, должны каждый раз объявлять, что оные будут производимы с запертыми дверьми.
Об отдельности и независимости части судной от правительственной
Отдельность судебной части от правительственной состоит в отстранении всякого влияния чиновников исполнительных не только на судопроизводство, но даже и на самое следствие, которое хотя и может иногда производимо быть чиновниками исполнительной или полицейской части, но не иначе, как по точным предписаниям и под исключительным надзором суда.
Независимость власти судной состоит в безответственности оной и в беспрекословном исполнении приговоров, произносимых ею по известным правилам и обрядам, без всякого участия власти правительственной.
Дабы на самом деле оградить и сделать действительною сию независимость, законодатели некоторых государств перенесли оную на самые лица, постановив несменяемость судей.
Сие отделение есть корень правосудия, которое, в свою очередь, есть корень гражданского благополучия людей.
Наше законодательство отделяет часть судную от правительственной; но вместе с сим освящает и смешение сих властей, предоставляя следствие чиновникам власти исполнительной, обязывая начальника правительственной части в каждой губернии пересматривать решение уголовной палаты и допуская рассмотрение дел судных в общем собрании Правительствующего Сената, в коем присутствуют и члены, для исполнительной власти определенные.
Обязанность губернатора рассматривать решения уголовной палаты, очевидно, придумана для большего обеспечения подсудимых; но часто дела сии подвергаются бóльшей проволочке.
Особенно вредно смешение властей судной и исполнительной при следствии. Известно, что следствия по делам уголовным производятся у нас членами земского суда, и в особенности капитаном-исправником. Но человек, привыкший и долженствующий исполнять со скоростью — ибо всякое исполнение требует скорости, — может ли производить следствие с надлежащими предосторожностями, с надлежащею обдуманностью, с терпением и умеренностью?
В благоустроенных землях следствие, суду представляемое, предоставлено особо для того определенным чиновникам судебной власти.
Первым шагом к улучшению нашего следственного порядка должно необходимо быть составление полного следственного устава. Сей устав должен основан быть на системе уличения, а не следуемой ныне вынуждения от подсудимого признания. Порядок допроса должен быть учрежден так, чтобы оный относился более к свидетелям, нежели к самому обвиняемому. Священническое увещание обвиняемого должно необходимо быть вовсе отстранено. Оно могло бы с пользою быть употреблено в отношении свидетелей. Устройство повального обыска должно занять важное место в новом уставе. При сем надлежит иметь в виду, что повальный обыск в существе своем и в действии должен походить на утверждение древних целовальников, без приговора которых нельзя было по Судебнику заковать обвиняемого для предания суду. Если сие сходство между повальным обыском и приговором целовальников при следствии сохранено будет, то тогда наше следствие в некотором смысле не чуждо будет благодеяниям большого суда присяжных.
Для производства следствия должны быть учреждены особые чиновники судебной власти.
Так как и самое предание суду должно происходить не иначе, как по приговору судейскому, то всего приличнее, кажется, учредить особые следственные суды, которые решали бы о предании обвиняемого суду или о прекращении всякого над ним дела.
В случаях, не терпящих отлагательства, и для открытия преступления, так сказать, но горячим следам, можно предоставить производство следствия и чиновникам исполнительным, но с тем правилом, чтобы следствия, ими произведенные, рассматриваемы были в суде следственном.
Устройство судов
1. Образование сословия судейского, куда можно отнести и прокуроров.
2. Устройство судов.
1. Образование сословия судейского
Для возвышения у нас сословия судейского надлежит усилить положительные выгоды, с сим состоянием сопряженные, т.е. жалованье; сие увеличение жалованья представляется необходимым. Мерою увеличения сего должна быть возможность существовать оным пристойным образом.
Обеспечив сословие судейское достаточным жалованьем, должно постановить неизменным правилом, что никакой судья не может быть лишен места и звания своего без особенного, на законном основании данного, приговора. Правительство может чиновников по части исполнительной без всякого затруднения отставлять, переменять по своему усмотрению; между тем как того же нельзя делать с судьями без вреда правосудию.
Надлежит также отменить штрафы, налагаемые на судей за мнения их; ибо главная принадлежность судьи состоит именно в том, что он не отвечает никому за данное им мнение. Требовать ответственности вообще можно только по чему-либо положительному, например по формам; но как требовать ответа по мнению? Если что в человеке независимо, то это мысль его, его мнение. Можно его заставить иначе делать, но нельзя заставить иначе мыслить. Кто по воле другого изменяет мнение свое, тот лжет.
2. Устройство судов
Для всякого рода дел, кажется, что достаточно двух инстанций, которые должны судить дела во всей их сущности и пространстве. Кроме сих двух инстанций надлежит иметь высшую ревизионную инстанцию для всех дел вообще, которая, не входя в рассмотрение сущности дел, занималась бы единственно рассмотрением того, соблюдены ли формы, предписанные для судопроизводства, и приложены ли к рассматриваемому делу соответствующие законы.
По уголовным делам не может быть различия между лицами. По нынешнему отправлению правосудия справедливость требует допустить апелляцию в Правительствующий Сенат по всем уголовным делам вообще.
Наказ Екатерины Великой долженствовал бы быть гражданским катехизисом российского народа.
Екатерина не учредила одинаковых судов для всех сословий народа. Вместо одного и того же рода нижних инстанций мы видим в Учреждении для управления губерний уездные суды, магистраты и верхние расправы, видим, наконец, надворный суд. Сие для того, «чтобы люди были судимы себе равными». Нельзя, читая Наказ, не убедиться с признательностью, что законодательница наша желала, по возможности, сблизить наше судопроизводство с начальными основаниями суда присяжных.
Намерение законодательницы при определении в суды заседателей по выбору от различных сословий народных, конечно, благодетельно и в особенности бескорыстно со стороны правительства. Но существо наших выборов вообще исказилось до жалости.
Исправление выборов зависит в важной степени от умножения числа избираемых: ибо вообще чем более предметов избрания, тем легче можно сделать хороший выбор. Сие исправление зависит также от того, чтобы обязанности, выбором на человека возлагаемые, были, но возможности, облегчены так, чтобы никто сих выборов по крайней мере не страшился; и притом сократить сроки их служения.
Заседания судей должны быть временные, а не, как ныне, непрерывные.
Заседания судов, как гражданских, так и уголовных, должны открываться по срокам, в известное время, несколько раз в году.
Число заседателей полезно бы было утроить, которые бы наблюдали между собою очередь.
Свидетельство о поведении подсудимого посторонних людей долженствует служить главным основанием предания его под суд. В присутствии таковых посторонних людей должно делать допрос и производить следствие.
Мирские суды могут служить частью нашего судопроизводства и сблизить нас с системою муниципального или слободского волостного управления.
Об адвокатах и стряпчих.
Люди судятся и осуждаются у нас без законной защиты, ибо не имеют законных защитников. Хорошее законодательство требует, чтобы всякий подсудимый непременно имел адвоката. Суд не должен приступать к делу, пока подсудимый не представит адвоката, и, в случае нужды, сам такового назначает.
Весьма полезно было бы допустить почетных адвокатов. В сие звание могли бы вступать все люди, другим частям службы, другим занятиям себя посвятившие. Принятие звания почетного адвоката людьми, пользующимися общим уважением, возвысило, облагородствовало бы сие достоинство.
Сословие адвокатов может быть рассадником для сословия судей.
Учреждение сословия адвокатов представляется тем необходимее, если приняты будут вышеприведенные предложения о гласности, о словесном делопроизводстве и т.д.
Ноябрь 1822 года.
Приписка рукою Мордвинова: «Выписано из записки Николая Ивановича Тургенева».
1* Тургенев Николай Иванович, 1789—1872, статс-секретарь Государственного Совета, декабрист 1-го разряда (Руммель, II. 551), говорит в своих Memoires d’un proscrit о печатаемой его записке: Apres avoir formule mes idees dans un ecrit, il me semble que ce que je proposais etait d’une execution possible. Mais comme c’etait le seul de mes travaux de ce genre ou me fusse permis d’imaginer des reformes un peu difficiles, le seul ou je ne me bornais pas a l’indispensable, le seul enfin ou. au lieu de traiter, pour ainsi dire, d’objets de premiere necessite, je m’attachais a des objets de luxe, je me mefiai de ce que j’avais fait. Cependant je le communiquai au venerable amiral Mordvinoff. qui. lui-meme, a passe toute sa vie a rever au bien public: il en tut tres-satisfait (Tourgueneff, II. 225). Мордвинов так высоко ценил эту записку, что в Мордвиновском архиве хранится копия, вся списанная его рукою. Передавая вкратце содержание этой записки, Тургенев в своих мемуарах прибавляет: Le memoire que je viens d’analyser se rattachait a un ouvrage que j’avais entrepris sur la procedure criminelle. Ni l’ouvrage ni le memoire n’ont servi a rien (lbid., 242). Из частной переписки Мордвинова видно его полное уважение к Н.И. Тургеневу, автору «Опыта теории налогов» (СПб., 1818), выдержавшего несколько изданий и вследствие запрещения позднейшей цензуры сделавшегося библиографическою редкостью. Позже, на чужбине, эмигрант Тургенев издал La Russie et les Russes, 3 v. Paris. 1847, La Russie en presence de la crise europeenne и др. Печатаемая записка, составленная в 1822 г., на 42 года упредила судебную реформу славного императора Александра II.