Галина Олеговна Бабкова, руководитель Школы исторических наук Факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ, кандидат исторических наук, доцент (gbabkova@hse.ru)

Анастасия Сергеевна Туманова, профессор Школы исторических наук Факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ, доктор исторических наук, доктор юридических наук, профессор (atumanova@hse.ru)

Татьяна Владимировна Кроз, магистрант программы «История современного мира» Школы исторических наук Факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ (tvkroz@edu.hse.ru)

31 марта 2025 г. в Школе исторических наук Факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ (далее — Школа) прошел круглый стол на тему «Современная история права: методология исследований». Участники мероприятия подробно обсудили подходы к изучению истории правовых идей и институций, которые могут претендовать на статус современных, а также вопросы о том, применимы ли к истории права теоретические концепты, используемые сегодня в социальных и гуманитарных науках, каковы сильные и слабые позиции историка и юриста в ходе проведения исследования в области истории права, эффективны ли традиционные методы исследований и что является предметом последних.

Ведущими круглого стола стали руководитель Школы к.и.н., доцент Г.О. Бабкова, профессор Школы д.и.н., д.ю.н., профессор А.С. Туманова, профессор Школы д.и.н., профессор К.А. Соловьёв и доцент Департамента истории Санкт-Петербургской школы гуманитарных наук и искусств НИУ ВШЭ к.и.н., PhD Т.Ю. Борисова.

В дискуссии приняли участие специалисты в области исторических, юридических и философских наук: ординарный профессор НИУ ВШЭ, профессор Департамента политики и управления Факультета социальных наук НИУ ВШЭ д.ф.н. А.Н. Медушевский; ведущий научный сотрудник сектора философии права, теории и истории государства и права Института государства и права РАН д.ю.н., профессор заслуженный юрист Российской Федерации С.В. Кодан; профессор Департамента теории права и сравнительного правоведения факультета права НИУ ВШЭ д.ю.н., профессор Д.Ю. Полдников; профессор кафедры государственно-правовых дисциплин Высшей школы правоведения РАНХиГС К.П. Краковский; доцент Института истории Санкт-Петербургского университета к.и.н., доцент И.И. Верняев, ведущий научный сотрудник Института региональных исторических исследований, профессор Школы д.и.н., профессор Е.А. Крестьянников; профессор кафедры теории государства и права Санкт-Петербургского университета МВД России д.ю.н., профессор Н.С. Нижник; научный сотрудник Школы PhD Марко Меллина; главный редактор журнала «Закон» доктор права А.Н. Верещагин; заместитель главного редактора журнала «Российская юстиция» к.ю.н. Е.А. Поворова; старший преподаватель Школы, академический руководитель образовательной программы «История» М.С. Петрова и др. В круглом столе также участвовали научный руководитель Школы д.и.н., профессор, ординарный профессор А.Б. Каменский; доцент Школы к.и.н., доцент Е.В. Акельев; старший преподаватель Школы к.и.н. А.О. Видничук; доцент ГАУГН к.ю.н. А.П. Сопова и др. Приводим краткий обзор прошедших дискуссий.

Г.О. Бабкова: Идея провести круглый стол, который собрал бы вместе представителей исторического и юридического сообществ, занимающихся вопросами истории государства и права, возникла в 2024 году в процессе подготовки Серовских чтений. Это ежегодное мероприятие, которое Школа проводит в память о Дмитрии Олеговиче Серове — одном из лучших знатоков истории отечественного суда и следствия первой четверти XVIII века.

Почему это начинание показалось нам нужным? Много лет назад на Кутафинских чтениях я представляла доклад о проектах Екатерины II по обновлению уголовного права и процесса и среди прочего говорила о проекте Уголовного уложения, который был составлен в 1770-е годы. В этом документе, который можно назвать одним из крупнейших екатерининских проектов, для обозначения уголовно наказуемых деяний использовалось словосочетание «уголовное преступление». С точки зрения современного юридического языка это грубая терминологическая ошибка, и именно так она была воспринята коллегами-юристами, которые слушали доклад. И если мне казалось нужным и достаточным оперировать терминами рассматриваемой эпохи, в данном случае XVIII века, то для них первостепенной была современная юридическая терминология. В итоге диалога не получилось, а он очень нужен.

Историки могут привнести в исследования свое знание источников и исторического контекста, юристы — взгляд на норму с точки зрения современного состояния права, его норм и положений. Сегодня здесь собрались специалисты высокого уровня — историки и юристы, занимающиеся историей права или, к примеру, историей преступности XVIII—XIX веков. Сам круглый стол задуман в формате не докладов, а дискуссий по определенным проблемам, которые, как нам кажется, помогут найти точки соприкосновения и обозначить возможные темы и сюжеты для дальнейших исследований.

А.С. Туманова: Позволю себе добавить несколько общих размышлений, проясняющих идею круглого стола. Мы, историки и юристы, изучающие историю права, собрались здесь для диалога. Почему мы считаем важным подобный диалог?

Мир, в котором мы живем, стремительно меняется. Гуманитарное знание не стоит на месте. ХХ век принес целый ряд новых подходов. Нам как историкам империи близка, например, «новая имперская история». В свою очередь, антропологический подход открывает пути для исследований с точки зрения принятия во внимание культурных различий. Влиятельным направлением следует признать лингвистические исследования, смещающие фокус внимания на язык и то, как он воздействует на восприятие историком реальности. Для истории права актуальны концепции правовой традиции и правовой культуры, а также правового этоса и правового дуализма. Существуют также социальная история права, производная от направления «право и общество», и культурная история права. Научный руководитель Школы профессор Александр Борисович Каменский предлагает смотреть на историю права сквозь призму правовых и социальных институтов, таких как суд и следствие, изу­чать не сам закон, но практики правосудия и правоприменения. Такая традиция характерна и для изучения истории права юристами. Например, Сергей Владимирович Кодан работает в предметных полях истории понятий, юридического источниковедения, юридической историографии, расширяя пространство традиционных правовых исследований.

Магистральный вопрос нашего обсуждения я бы сформулировала следующим образом: должны ли исследования в области истории права включаться в методологический контекст современных социогуманитарных подходов? Так, Макс Вебер еще сто лет назад, в 1918 году, говорил мюнхенским студентам, что наука вступила в неведомую прежде стадию специализации и отдельный исследователь может создать что-либо завершенное лишь при условии строжайшего профилирования.

Если история права будет открыта для междисциплинарных методологических построений, то как она сможет вобрать в себя эти концепты? Может ли вообще история права служить полем для междисциплинарных исследований?

На нашем круглом столе собрались как историки, так и юристы, в том числе два редактора крупных юридических изданий. Представляется важным «инвентаризировать» наши подходы, обсудить лаборатории наших исследований. Диалог представителей двух сообществ видится необходимым.

Давайте поговорим о том, каким должно быть современное историко-правовое исследование, каковы его главные черты. Возможно, нам следует обозначить какие-либо исследования, которые кажутся нам пионерскими и оказали на нас влияние, указать подходы, которые востребованы.

Поэтому мы предлагаем начать обсуждение со следующего: история права — это история или право и каковы сильные и слабые позиции историка и юриста в историко-правовых исследованиях?

М.С. Петрова: Очень актуальный вопрос. Галина Олеговна уже упомянула проблему использования терминологии. Пока я училась четыре года в бакалавриате и писала бакалаврский диплом, я знала, что есть исторические источники. Однако в рамках магистерской программы «История, теория и философия права» факультета права я узнала, что есть еще и источники права. Это порождает серьезную коллизию двух дисциплинарных полей, и вопрос терминологии здесь ключевой. Найти единое понимание сложно. Говорю из своего исследовательского опыта: есть ИСТОРИЯ права и есть… история ПРАВА. Консенсус между двумя подходами достичь трудно.

А.Н. Медушевский: Вопрос поставлен очень странно. Найти единый метод для историко-правовых исследований, как мне кажется, невозможно. Это междисциплинарная область исследований, и поэтому важно понять, чем мы руководствуемся. Я решаю этот вопрос с позиции когнитивной психологии. Доминирующим направлением современного гуманитарного знания является именно психология, в особенности нейронауки, которые позволяют анализировать сам процесс познания. Когнитивные науки — когнитивная история, когнитивное правоведение — заняты вопросом, как мы конструируем реальность, как воспринимаем, перерабатываем и интерпретируем информацию. Важен интегративный взгляд на гуманитарные науки. С этих позиций можно использовать разные методы в зависимости от целей и задач исследования. Историко-правовые исследования могут быть реализованы через разные подходы: исторический, правовой, социологический. Критерием научности здесь является доказательность. Мы говорим о междисциплинарной области, где есть возможность реализовать все поставленные задачи: соединить исторический метод, позволяющий рассматривать эволюцию процессов во времени, юридические подходы, такие как нормативизм, и социологические механизмы, если нас интересует функционирование нормы в социальной среде, и решать более конкретные вопросы.

Для исследований в области истории права большое значение имеют такие понятия, как преобразование и изменение права. Преобразование предполагает скорее исторический подход, изменение же подразумевает под собой изменение в тексте закона, а этим занимаются юристы. Переходя от преобразования правовых норм к их изменению, мы можем понять, почему та или иная норма должна была быть изменена в конкретном обществе, в конкретное время и каковы были социальные последствия этого. Таким образом, соединение исторического и юридического подходов продуктивно как для анализа социальных явлений, так и для их синтеза и позволяет осуществлять прогнозирование, если его понимать как доказательное изучение устойчивых социальных тенденций.

И.И. Верняев: Междисциплинарные границы нужно преодолевать, но не ломать. Например, я долгое время принадлежал к сообществу антропологов. А антропология за последние десятилетия прошла большой путь. Бронислав Малиновский предложил холистский взгляд — все сферы общественной жизни функционально взаимосвязаны. Схож и марксистский подход. Современная антропология исходит из относительной самостоятельности социальных доменов. Юридическая антропология долгое время была нормативистской. Затем доминирующим стал процессуалистский подход. Сейчас популярен легалистский подход: правовая сфера — относительно автономный домен. Юридические антропологи, как и юристы, пытаются анализировать категориальную реальность как самостоятельный ресурс. Историкам это кажется странным, поскольку здесь не учитывается контекст. Но домен права имеет собственную логику, и ее нужно понимать. Границы дисциплин надо преодолевать с уважением, не подходить к этому механически.

С.В. Кодан: Мы вышли на очень интересную проблему: образно говоря, квартира у нас одна, но в ней просматриваются элементы коммунальной. Возникает вопрос: как делить пространство? Я считаю, что речь идет не столько об одной науке, сколько об одном исследовательском пространстве. Междисциплинарность истории уже заложена в ней самой. Важно сохранять специфику каждой дисциплины. Мы работаем в иной реальности исторического развития. Говорить только об истории права недостаточно — это историко-правовая сфера общественной деятельности. Андрей Николаевич Медушевский поставил проблему проекции — что мы исследуем и для чего. Здесь перекликаются моменты предметности исследования и его методологии. Набор методов конкретного исследования, конечно, предполагает понимание познавательного пространства. Мы иногда сгущаем краски, говоря о междисциплинарной разрозненности. Проблема диалога профессиональных историков и юристов не только в поиске методологического единства, а еще и в едином языке.

Что касается методологии, а именно системы подходов, то методологическая система создает общее пространство. По долгу службы я занимаюсь рассмотрением диссертаций. Часто юристы плохо подготовлены для исторических исследований, не умеют работать с источниками. Еще одна проблема — это соотношение исторических источников и источников права. Юристы говорят об источниках как о форме права. Но с точки зрения источниковедения это отдельная сфера. Основное непонимание не столько в междисциплинарности, сколько в борьбе за «чистоту науки», особенно со стороны юристов, полагающих, что использование методов других наук размывает дисциплину. Но и со стороны историков просматривается серьезная непроработка политико-юридических сюжетов.

История государства и права должна преодолеть советскую разобщенность между дореволюционной и современной наукой. Необходимо выходить на широкий контекст. Часто междисциплинарность выражается в том, что мы рассматриваем государство и право как примитивные схемы. Широкий контекст был удачно представлен Борисом Николаевичем Мироновым — его «Социальная история России…»¹ включает юридический контекст и наоборот. То, что мы здесь собрались для обсуждения общего пространства, — феномен времени. Нельзя изучать историю России без историко-правовых сюжетов, но и без наработок истории государства и права это невозможно.

А.С. Туманова: Предмет истории права зависит еще и от того, как мы понимаем право. А к праву существует несколько подходов: например, право как социальный институт, интегрированный в систему других институтов и зависимый от них, право как реализованная в законе воля правителя… Второй подход, отождествляющий право с законом, предполагает, что на юридических факультетах готовят законоведов, а историки права исследуют преимущественно законодательство. На мой взгляд, этот подход неверный, поскольку право не сводится к закону.

К.П. Краковский: В истории русского права произошла метаморфоза. Раньше, до 1917 года, на юрфаках существовали две фундаментальные дисциплины — римское право и история русского права, которые формировали основу юридического образования. Это было обусловлено единством Полного собрания законов Российской империи и Собрания законов Российской империи (под каждой статьей последнего была ссылка на исторический правовой источник) и значением именно римского права как классического права общества товаропроизводителей. Отмена «старого права» и ликвидация рынка после октября 1917 года, как и последующая ликвидация юридических факультетов с заменой их суррогатными формами — правовыми отделениями факультетов общественных наук, привели к утрате значения этих фундаментальных дисциплин. Восстановление их в учебных планах юрфаков через десятилетия не повлекло автоматически восстановление их значения. Таким образом, история права пребывает сейчас в форме междисциплинарной области знаний. Формальный подход здесь доминирует.

А.С. Туманова: Мы стремимся к объединению сообществ, к сотрудничеству. И мы можем быть полезны друг другу. Павел Юрьевич Уваров писал, что историки делятся на тех, кто работает с источниками, и тех, кто нет. Это свойственно не только историкам. У правоведов, занимающихся историей права, аналогичные проблемы. Так, существует негласное правило: если ты занимаешься крупной темой, к примеру историей систематизации права в тот или иной период, то ты не обязан обращаться к архивным источникам, достаточно использовать законодательные документы. Видимо, нам нужно ввести принцип обязательности обращения к архивному источнику как для историка, так и для историка права.

Д.Ю. Полдников: Предлагаю определиться с принципиальным вопросом: зачем мы занимаемся историей права? Ради самой науки или ради общества? Мы собрались здесь потому, что нам интересна история права и это наше общее пространство. Но кроме узкого научного сообщества есть более широкий мир: университет, город, страна. Если заниматься историей права ради науки, то наша цель — истина. Мы пытаемся восстановить, что и как было на самом деле, найти причины изучаемых явлений, т.е. описать их и объяснить. Но если цель историка права — работа на общество, то необходимо формировать профессиональные компетенции историка и юриста. Общество меняется — знание тоже. Мы должны искать ответы на такие вопросы: можно ли реконструировать прошлое? Если да — что это дает современности? Сегодня история права особенно востребована. Мы находимся в условиях острого геополитического конфликта. Чтобы выстоять в нем, нужно сохранить свою коллективную идентичность, укорененную в нашем общем прошлом. И с этой точки зрения историко-правовые исследования особенно важны.

К.А. Соловьёв: В ходе нашего обсуждения мне пришли на ум два образа. Первый — заблудший странник в дремучем лесу. Если вы заблудились в лесу, но все же вышли из него — значит, вы всё сделали правильно и не так важно, какие методы вы при этом использовали. Второй — коммунальная квартира, в которой делится не только плита, но и всё остальное. Сложно придумать историческое исследование, которое не было бы историей права: будь то изучение государства, власти, социальных практик, сословной дифференциации, общественной мысли. Какие бы практики мы ни взяли, мы выходим на правовые сюжеты. Это снимает проблему противопоставления: мы занимаемся общим делом, но в то же самое время мы разные, и это хорошо. У нас разный угол зрения. Ведь различаются не только историки и юристы — внутри каждой из этих групп тоже много различий.

Читая диссертации, я часто вижу, что это тексты из разных вселенных. Историки не всегда считывают юридическую составляющую. Им не всегда хватает зоркости, чтобы увидеть институты за частными случаями. Но и юристам тоже стоит поучиться. Диссертации в области юридических наук часто отличает отсутствие элементарных навыков источниковедческого и историографического анализа. В таких исследованиях нередко нет ссылок на канонические тексты.

Г.О. Бабкова: Мне хотелось бы отметить два момента. Если история права предполагает построение прогностических моделей, то вне зависимости от направлений эволюции методов важно иметь верифицированную источниковую базу. Только она может сделать любую модель обоснованной. И в связи с этим встает очень важный вопрос: содержат ли учебные материалы привычных дисциплин по истории государства и права эту самую базу, хотя бы в самых общих чертах?

С сожалением приходится констатировать: далеко не всегда. Приведу пример, касающийся смягчения санкций применительно к малолетним преступникам, который обычно датируется 1744 годом. Его связывают с гуманистическими веяниями царствования Елизаветы Петровны, упуская из виду важнейший сущностный момент. Соответствующий указ не имел юридический силы, поскольку так и не был апробирован Елизаветой, хотя пять раз передавался ей на утверждение. Без подписи он фигурирует и в Полном собрании законов Российской империи.

Этот факт подтверждает необходимость выхода за пределы легалистской и нормативистской парадигм и обращения к конкретным практикам законотворчества и правоприменения. Их можно изучать только методами источниковедения и только через налаживание диалога между историками и юристами.

А.С. Туманова: Продолжу метафору коммунальной квартиры. В этой квартире живут и историки, и юристы — и у каждого свои приборы, привычки, свои правила. В сообществе историков права, готовящих диссертационные исследования, нет требования оглядываться на историков, ссылаться на их работы, учитывать их подходы. В историческом сообществе этого требования тоже зачастую нет. То есть наши сообщества существуют и движутся обособленно. Историки уделяют современной социогуманитарной методологии больше внимания, правоведы — существенно меньше. Зато они чаще используют традиционные методы: формально-юридический, сравнительно-правовой и пр. Мы говорим о развитии историко-правовых исследований в условиях разнонаправленных подходов.

Т.Ю. Борисова: Насколько эффективны традиционные методы? Какова непрерывность изучения права в России? Возможно, стоит начать с уточнения того, что такое традиционные методы? Что мы понимаем под традицией и какова ее преемственность? Анастасия Сергеевна Туманова поставила важный вопрос об экспертной оценке и роли экспертного сообщества. Действительно, кто отвечает за критерии научности в историко-правовых трудах? Кто формулирует и предъявляет требования к научному исследованию? Еще один важный момент — с какого момента следует начинать рассматривать историю права в России как особую сферу научного знания?

А.Н. Медушевский: Под «традиционными» методами можно понимать историографический мейнстрим, академическую, или так называемую государственную, школу русской историографии. Это классическая школа с эволюционистским подходом, философской базой которой была гегелевская философия права и которая сыграла большую роль в развитии исторической науки. По сути, она создала социологию русской истории, выявив ключевые факторы русской государственности. Эта концепция работает до сих пор. Доказательства этого в том, что современная наука не предложила революционных решений в отношении ключевых тем: петровских реформ, реформ Александра II, столыпинской модернизации. Мы по-прежнему воспринимаем их так же, как и дореволюционные историки. Что изменилось? Нововведения касались расширения источниковой базы, уточнения фактических данных, появления новых методов. Здесь возникает вопрос о соотношении классической историографии и новых методов. Произошел отказ от эволюционизма как линейной модели (Спенсер, Маркс, Конт). XX век показал, что история — это не одна линия развития. Возник интерес к культурной антропологии, что привело к отходу от эволюционизма. Появились новые темы: цифровые методы, трансгуманизм, права животных, гендерные вопросы, технологии, проблемы памяти и забвения, авторские и конституционные права. Таким образом, классическая наука работает, но работает она применительно к классическим проблемам, а новых проблем не объясняет, и здесь возможна комбинация методов.

Что касается преемственности, то это — пограничный вопрос. Между дореволюционным и советским периодами — разрыв или связь? Постсоветский период вообще выпадает. Советская эпоха — это продолжение или аномалия? Если аномалия, то можно вернуться к концепции государственной школы. Но я бы хотел говорить о концепции непрерывности, которая включает и преемственность, и разрывы. Разрыв — это не отмена преемственности, а ее форма. Например, такие тренды, как роль государства и церкви, природа власти, устойчивы. Сегодня важно говорить не только о методах, но и о постановке вопросов. Классическая историо­графия в том числе выработала ряд ответов, которые актуальны для современности.

Т.Ю. Борисова: Декларируемый разрыв и реальная практика часто не совпадают. Напоминает идею Алексиса де Токвиля: революция — это одновременно переворот и продолжение. Преемственность вопросов — очень важная тема. Анастасия Сергеевна, Вы занимались государственной школой. Можете рассказать о ее значении? Насколько нашей дисциплине действительно грозит трансгуманизм?

А.С. Туманова: Когда мы поставили вопрос о традиционных методах в истории права, то имели в виду формально-юридический, сравнительно-правовой и иные методы. Но часто они используются шаблонно. Может, стоит отказаться от этого «джентльменского набора»?

Государственная школа сыграла важную роль: она предложила развернутую концепцию, характеризующую роль государства в истории России, взаимоотношения государства и общества и т.д. Между тем подходы к осмыслению исторического процесса не стоят на месте. Сегодня, например, весьма важен институциональный подход, который позволяет изучать общество и право как сложные институциональные структуры, выявлять природу и механизмы общественных связей, встраивать социальные институты в конкретный исторический контекст культуры, традиций, представлений, в котором они существовали.

Возьмем для наглядности юридическое образование как социальный институт. Подготовка юристов была, по сути, подготовкой государственных служащих, но в ее рамках формировалось образованное интеллектуальное сообщество. Складывались печатные издания (газеты и журналы), различные юридические ассоциации, которые плотно взаимодействовали и обретали статус важных публичных институций. Эволюционировали не только законы, но и язык, логика принятия решений.

Преемственность — сложный вопрос. Соединять советский и имперский периоды трудно: это разные архивные фонды и разные языки. Но для некоторых исследований это необходимо. Скажем, для изучения того, как в России начала прошлого века формировались институции гражданского общества, важно понять: было ли гражданское общество в советской России и была ли советская публика публикой? Какие стратегии использовали общественники, чтобы встроиться в советскую систему? Преемственность нужна там, где она позволяет прояснить суть явления и процесса.

И.И. Верняев: Интересно соотношение этатистской составляющей права и параллельных нормативных систем. В эволюционистской модели они противопоставляются. Но и к имперскому, и к советскому периоду применим более гибкий подход. Пример — исламское право после реформ: этатистская правовая система и религиозное право существовали параллельно. Также и с общиной: создавалась она в значительной мере сверху, но постепенно становилась институтом общинного права, а затем — основой законодательства 1861 года. В советское время происходило то же самое. Этатизм сохранялся, но параллельно развивались ассоциации и их корпоративные нормы. Это не вытеснение одной правовой составляющей другой, а более сложная взаимосвязь.

Другой пример — разработка Устава об управлении инородцев в 1822 году. Один из родовых лидеров вводит земледелие, русскую одежду и пр., и здесь возникает конфликт с сообществом, который Михаил Сперанский как генерал-губернатор Сибири должен был решать. При разрешении конфликта он получил возможность ближе узнать местное общество. Устав опирался на существующие практики, адаптировался к обычному праву. До конца XIX века система реально работала, и, когда речь зашла о ее ликвидации, буряты уже защищали эту модель.

Т.Ю. Борисова: Соглашусь, что сосуществование разных нормативных порядков — это очень важная тема.

А.Н. Верещагин: Истоки обсуждаемой проблемы — в подмене вопроса о методе вопросом об объяснительных подходах. Классические методы — историко-хронологический, проблемно-исторический и др. — никто не отменял. Но в ходе нашей дискуссии мы всё больше говорили именно о парадигмах. Государственная школа — это не метод, а объяснительная парадигма. Вопрос о ее применимости — это не методологический, а историографический вопрос. Может ли историко-юридическая школа объяснить то, что было после нее? Где граница ее объяснительных возможностей?

Относительно разрыва нужно понимать, что методология тесно связана с терминологией. Наша базовая терминология — это термин «дореволюционный». Что это значит — «дореволюционный»? Это тысяча лет, объединенных одним ярлыком. Внутри этого периода масса совершенно разных явлений. Без революции у нас не было бы даже одного слова, чтобы описать весь этот период.

Когда мы говорим о разрыве, мы на самом деле обсуждаем преемственность. Фактов много, общество большое, связи сложные. Так что же такое «разрыв»? Каков его эталон? Пока у нас нет четкого понятия «разрыва», обсуждать его — значит топтаться на месте.

Г.О. Бабкова: Вопрос о методах — это историографический вопрос. Государственную школу можно и нужно изучать вне ее собственного нарратива, т.е. в контексте историографии. И только разобравшись с этим контекстом, мы можем использовать ее понятийный аппарат.

Разрыв в методах — это историографическая лакуна. Нам важно понять: на кого ссылались советские историки? Кто формировал их представления о праве? Только после этого может быть дан ответ на вопрос о преемственности или разрыве в историо­графических подходах.

В качестве примера можно обратиться к наследию Сергея Мартиновича Троицкого — классика советской историографии. Если в его фундаментальной работе «Русский абсолютизм и дворянство»² заменить концепт абсолютистского государства на популярный ныне концепт модерного государства, получится почти современное исследование, поскольку, во-первых, для Троицкого была важна историография дореволюционного периода, а во-вторых, он был хорошо знаком с классическими работами Макса Вебера.

Государственная школа вычистила из права сюжеты, связанные с правоприменением. Право стало пониматься как норма, а не как живая правовая реальность. Зачем изучать реальность, если можно изучать поле норм? Во многом это произошло под влиянием философии истории и философии права Гегеля. В итоге, как, например, в исследованиях Бориса Николаевича Чичерина, изучение правовых реалий превратилось в поиск доказательств правильности и состоятельности «умозрительных» (так их называл Павел Николаевич Милюков) философских конструкций.

Мы должны идти к истории людей, которые творят право, к их мыслям, решениям, действиям. А для этого в том числе нужно заниматься историографией, чтобы понять, почему в предшествующий период вектор интереса был иным.

С.В. Кодан: Очень большая проблема истории права — наличие дисциплин, например юридического науковедения, которые развиваются очень медленно. Это проблема юридической историографии, которой нет в диссертациях. Это также проблема недостатка методологии конкретной исследовательской деятельности. Нас должны интересовать не традиционные методы сами по себе, а то, что эти методы позволяют раскрыть. Нас должна интересовать содержательная сторона.

Другая важная проблема — преодоление разрыва, методики работы с дискретностью. Как анализировать советскую литературу по истории государства и права, которая очень специфична? С.С. Алексеев обозначил в свое время, как используется дореволюционная литература. Есть немало работ советских историков, которые, хоть и без ссылок, фактически адаптировали труды дореволюционных исследователей.

Последний момент — при изучении советского периода мы часто являемся заложниками классического подхода. Но мы должны уходить от идеи о том, что в советский период не было ни государства, ни партии. Они были, и они работали в правовом механизме — нужно это показывать.

А.С. Туманова: По моему мнению, перспективным направлением для современных исследований является социальная история права. Она ведет речь о праве как о социальном институте, говорит о взаимном влиянии права и общества друг на друга. Социальная история права переносит акцент с традиционного для правовой истории «внешнего» изучения правовых институтов, осуществляемого через анализ норм, на исследование их функционирования в конкретном социально-культурном контексте. Она исследует разнообразные социальные явления, влияющие как на содержание закона, так и на практики правоприменения, на судебные процессы, юридические корпорации. Социальный историк права изучает три базовых элемента правовой системы: юридические элиты и механизмы их функционирования, институты, а также правовую культуру, т.е. мировоззренческие установки, способы мышления и поведения элит.

М.С. Петрова: Проблема преемственности и непрерывности изучения истории права — это вопрос историографический. Ответ на него даст ответы на многие методологические вопросы. Методология — это не только формальные схемы, но и новшества, возникшие, например, после лингвистического поворота. Цифровая гуманитаристика обычно не ассоциируется с историей права. Она пришла в экономическую историю, а не к нам. Но правовая составляющая может быть предметом Big Data-исследований. Существует огромное количество архивного материала, который никто не обрабатывает. Но с помощью нейросетей, автоматического анализа, распознавания текстов можно работать. Мы занимаемся этим в Школе.

Большие данные начинаются с малого. Например, можно начать с описи. Прогнать ее через нейросеть уже реально. Есть нейросети, которые учатся расшифровывать текст. Есть лингвистические модели. Хотим мы того или нет — мы уже работаем с Big Data.

Д.Ю. Полдников: А о каких именно моделях идет речь? Какие есть результаты?

М.С. Петрова: Используются инструменты анализа текста — Python, FineReader. Например, проект по указу Екатерины II об ускорении уголовного судопроизводства: мы собрали базу данных, выставили отсечки по скорости делопроизводства. В итоге выявили, что медианный срок разбора имущественных дел составлял примерно около месяца. Это были не тяжкие преступления, а дела о кражах. Получилось, что система права работала иначе, чем было представлено в историографии ранее. Это была гипотеза, которую решили проверить через расчеты. Ручной подсчет по датам, включая високосные годы, практически невозможен.

И.И. Верняев: Количественные методы иногда дают значимые результаты. Например, был ли эффективен пореформенный суд? Мнения разные. Мы посчитали количество гражданских дел в 1885 году и соотнесли его с численностью населения. В частности, в Бессарабской губернии получилось более 30 гражданских дел на 1000 человек. Это значит — на 200 семей приходится около 30 дел в год. Это массовое явление. Причем с тенденцией к росту. Такие простые подсчеты ставят важные вопросы и помогают на них отвечать. Но готовы ли архивы к массовым оцифровкам?

М.С. Петрова: Проблема в стоимости. Будут ли эти затраты окупаться? Допустим, оцифровка ревизских сказок окупается — их используют в генеалогии. В Тверском архиве уже все сканируют и выкладывают в открытый доступ. Вопрос — в грантах и финансировании.

Г.О. Бабкова: Вопрос еще и в вычитке и перепроверках. Нам все приходится делать вручную — федеральные архивы не дают доступа к сканам. И еще нужно помнить, что опись дела не равна самому делу. Это отдельная большая источниковедческая работа.

К.П. Краковский: Позволю себе цитату из советского фильма «Москва слезам не верит». Один из его героев сказал: «Скоро будет одно сплошное телевидение». Мы тут сидим, обсуждаем вопросы источниковедения, а скоро всех заменят алгоритмы и «сплошной искусственный интеллект». Воспитанное на источниковедении поколение исчезает.

Г.О. Бабкова: Согласна. Москва слезам не верит — абсолютно точно сказано. Без источниковедения все превращается в схоластику. Пример — Пикассо: прежде чем писать «Авиньонских девиц», он должен был научиться рисовать.

М.С. Петрова: Нас, историков, машины не заменят. Мы их укротим…

Г.О. Бабкова: У нас состоялся содержательный разговор, в ходе которого был обозначен целый ряд проблемных точек и зон соприкосновения. Общая позиция сводится к следующим аспектам:

1) работа с понятиями — необходимо выстраивать поля взаимодействия через уточнение и согласование ключевых категорий. Как вариант — через создание словаря «исторических» юридических понятий;

2) историография — существует насущная необходимость в серьезной историографической работе. Это важнейшее поле междисциплинарного взаимодействия. Может быть, нам стоит выстроить полный список работ, аналогичный тому, что существует в проектах по истории понятий;

3) источниковедение и методология — обсуждать следует как традиционные, так и нетрадиционные методы. Фундаментом остается классическое источниковедение, которое необходимо поддерживать и распространять. Без него ни в истории, ни в истории права невозможно построение верифицируемых научных моделей.

Важно расширять источниковую базу, включая в нее новые проекты, в том числе издательские, в которых уже участвуют многие из нас. Это создаст по-настоящему надежную, проверяемую основу для будущих исследований.

А.С. Туманова: В самом начале обсуждения мы поставили вопрос: возможен ли диалог между историками и юристами, занимающимися историей права? Ответ — да, диалог возможен и сегодня он состоялся. Мы выяснили, что читаем одни и те же книги, озабочены одними и теми же процессами. Очень важно, что мы разбираемся в объяснительных схемах. Юридическая школа дала сильный импульс к концептуализации. Современные методы — история понятий, антропологический подход, цифровые инструменты — важны, и мы не должны себя в них ограничивать.

Всем хочется пожелать заниматься исследованиями. Не существует двух сообществ. Есть научные исследования и есть ненаучные исследования. А стандарты научности универсальны для всех.

С.В. Кодан: Мы профессионально обозначили не только точки соприкосновения, но и важнейшие проблемы, которыми стоит заниматься дальше. Нужно сделать такие встречи регулярными и тематическими и, например, посвятить следующие обсуждения истории понятий или внешней истории государства и права.

А.Н. Верещагин: Рефлексия над методологией — это зрелость науки. У нас сложилась традиция — писать в научных работах раздел «методология». Это явление советского времени. В дореволюционной науке такого не было. Сама по себе методологическая рефлексия — вещь нужная, но при этом хотелось бы видеть больше качественных исследований, наполненных фактами. Сегодня многие важные темы остаются неосвещенными. Разрыв в научной традиции столь велик, что часто неизвестны даже элементарные вещи. Может быть, нужно просто оглядеть все поле историко-правовых исследований и посмот­реть, где какие пробелы есть. Чтобы рефлексия была плодотворной, нужно думать о том, что дает нам метод и действительно ли он влияет на качество результата. Метод — не результат сам по себе, а лишь инструмент. И важно понять: приносит ли он практический результат?

Г.О. Бабкова: В защиту методологии скажу: любой рецензируемый журнал требует методологической рамки исследования. Если мы говорим об истории науки, методология — это не теория ради теории, а способ верификации инструмента. Исследование должно быть повторяемо и объяснимо.

Н.С. Нижник: Мне удалось дистанционно прикоснуться к живой дискуссии. Большое спасибо за возможность поставить важные вопросы. Полностью поддерживаю предложение Галины Олеговны по созданию словаря юридических понятий. Ни одно современное гуманитарное исследование не может быть убедительным без количественных аргументов.

Т.Ю. Борисова: Когда читаешь литературу, обращаешь внимание: все ходят по проторенным дорожкам. Стоит чуть свернуть — и сразу ничего нет. Самое важное — поднимать новые проблемы и привносить новое знание. А дальше встает вопрос: куда его нести? В свой кружок? Историкам права нужно выходить из зоны комфорта, из привычных аудиторий специалистов.

Д.Ю. Полдников: Подобные встречи дают возможность поставить новые вопросы к источникам. Есть смысл подумать о расширении круга участников за пределы столичных научных центров, даже пригласить коллег из Китая, Индии, других регионов, чтобы расширить методологическую рефлексию до глобального контекста.

К.А. Соловьёв: Замечательно, что мы начали говорить — и не договорили. Это лучший признак того, что нам есть что обсуждать, и наш разговор получился по-настоящему живым, интересным. Ошибочно думать, что все источники по истории права давно освоены. Отнюдь нет. Мы не всё прочитали. Корпус источников XIX века чрезвычайно изменчив. Огромное количество материалов так и не введено в научный оборот, многое по-настоящему не исследовано. А вопрос методологии — это всегда вопрос чтения текста. Нас, обсуждающих все эти вопросы, пока не так много. Но давайте вспомним слова Вершинина из чеховских «Трех сестер»: «Допустим, что среди ста тысяч населения этого города, конечно, отсталого и грубого, таких, как вы, только три. Само собой разумеется, вам не победить окружающей вас темной массы… но все же вы не исчезнете, не останетесь без влияния; таких, как вы, после вас явится уже, быть может, шесть, потом двенадцать и так далее, пока наконец такие, как вы, не станут большинством. Через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной».