DOI 10.52390/20715870_2024_5_40 EDN LACAZN УДК 343.3/.7 ББК 67.408

Мария Алексеевна Филатова, генеральный директор ООО «Аналитический центр уголовного права и криминологии», кандидат юридических наук, доцент E-mail m.filatova@crimexpert.ru Author ID 1138680 SPIN-код 2281-9740

Аннотация. В статье рассматриваются особенности цифровой валюты (криптовалюты) для состава отмывания (легализации) преступно полученных доходов. Автор отстаивает позицию, что криптовалюта не является имуществом по смыслу гражданского законодательства, а ее признание имуществом для отдельных публичных целей не может иметь приоритет над положениями уголовного закона. Суды продолжают следовать разъяснениям Верховного Суда РФ, а не законодательству о цифровых финансовых активах. Для преступления отмывания представляется верным подход судов, которые отрицают наличие состава в случаях простой конвертации в национальную валюту. Иное противоречит требованиям привлекать к ответственности только за сознательное волевое деяние, а также устанавливать специальную цель для данного состава.

Ключевые слова: цифровая валюта; криптовалюта; фиатная валюта; отмывание; финансовая операция.

FILATOVA Maria Alekseevna, Chief Executive Officer of the Analytical Centre of Criminal Law and Criminology LLC, Candidate of Laws, Associate Professor (m.filatova@crimexpert.ru)

Problems of qualification of legalization (laundering) of digital currency

Abstract. The article covers the specifics of digital currency (cryptocurrency) with regard to the crimes of legalization (laundering) of proceeds from crime. The author maintains an attitude that cryptocurrency does not amount to property in the sense of civil law, and the recognition thereof as such for some public law purposes cannot outweigh the provisions of criminal law. The courts continue to follow the clarifications given by the Supreme Court of the Russian Federation, but not the legal provisions on digital financial assets. For the money-laundering crimes the approach of the courts seems more correct, since they dismiss the corpus delicti in cases of simple conversion from cryptocurrency to domestic currency. Other decision would contradict the requirement of criminal prosecution only for conscious voluntary act and that of establishment of special purpose for this type of crime.

Keywords: digital currency; cryptocurrency; fiat currency; money-laundering; financial transaction.

Отмывание, или, как решил назвать данное явление законодатель, легализация денежных средств или иного имущества, полученных преступным путем, является одной из наиболее сложных правовых конструкций в Особенной части уголовного права. Это суждение верно для всех стран, криминализовавших подобные действия, поскольку по своей природе состав является абсолютным проявлением mala prohibita, т. е. тем, что запрещено только потому, что законодатель принял решение использовать дополнительный инструмент для борьбы с преступностью в целом через снижение экономического интереса в преступных доходах. И если большинство составов преступлений имеют какую-то самостоятельную природу, охранительную функцию, то в рассматриваемом случае появилась норма, создающая «второй уровень» противодействия преступности.

Во многих зарубежных работах указывается, что мы имеем дело не просто с новым инструментом, а с новой стратегией борьбы с преступностью, в первую очередь с организованной и связанной с незаконным оборотом наркотиков¹. Неудивительно поэтому, что первой международной конвенцией, закрепившей признаки анализируемого состава, стала Конвенция ООН о борьбе против незаконного оборота наркотических средств и психотропных веществ, заключенная в Вене 20 декабря 1988 г.²
Стратегия борьбы с преступностью с помощью конструкции отмывания, таким образом, заимствована из зарубежного опыта, при этом в отечественном праве возникли большие сложности в определении целеполагания данной стратегии. Это привело к тому, что законодатель не очень удачно сформулировал положения ст. 174 и 174.1 УК РФ, что проявилось как в многочисленных изменениях этих норм, так и в степени конкретизации и объема толкования Верховным Судом РФ.

Как будет показано ниже, по многим вопросам высший суд предложил в значительной мере отличающееся от текста норм понимание признаков состава. Такое решение было обусловлено как необходимостью соответствовать стандартам международных организаций, в участии в которых у России есть непосредственный – в первую очередь экономический – интерес, так и потребностью судебной практики, противоречивость которой прослеживалась на протяжении всего времени существования указанных статей уголовного закона. Ранее автором настоящей статьи уже обращалось внимание на различия в подходах к уголовной-правовой оценке обсуждаемых деяний³.

В данном исследовании рассмотрен вопрос, который обладает относительной новизной и актуальностью несмотря на тесную взаимосвязь с фундаментальными проблемами неудачных формулировок уголовного закона.

В связи с развитием цифровой валюты в мировой экономике вопросы ее правового регулирования давно являются предметом обсуждения во многих отраслях. Не стало исключением и уголовное право, в связи с чем в последние годы наблюдается рост научных исследований, посвященных этому вопросу. Наибольшие сложности, подлежащие разрешению, предстоит решить доктрине, законодательству и практике в тех составах, где она выступает непосредственным предметом. Прежде всего, речь идет о хищении. Правовые трудности признания цифровой валюты предметом преступления против собственности и должностных преступлений неоднократно рассмотрены⁴, ⁵, ⁶, ⁷, повторять их для целей настоящей работы не представляется необходимым.

Криптовалюта, попав в правовое поле в рамках термина «цифровая валюта»⁸, не стала, тем не менее, имуществом по смыслу гражданского законодательства. Положения ст. 14 Федерального закона «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (далее – Федеральный закон «О цифровых финансовых активах») носят публично-правовой характер, вводят условия судебной защиты прав обладателей цифровой валюты, запрет для российских юридических лиц на расчеты с помощью цифровой валюты и др. То же относится и к иным законам – автор уже обращал внимание на то, что криптовалюта признается имуществом для отдельных, конкретизированных, публично-правовых целей и не может быть отнесена к имуществу по смыслу ст. 158 ГК РФ⁹, ¹⁰.

Означают ли такие публично-правовые цели, отраженные, например, в законодательстве о банкротстве¹¹ или о противодействии легализации преступных доходов¹², что криптовалюта стала имуществом для целей уголовного закона – ст. 174, 174.1, 195 УК РФ? Так, Федеральный закон «О цифровых финансовых активах» трактуется некоторыми учеными так, что непосредственно криптовалюта теперь рассматривается как предмет отмывания¹³. Подобное утверждение обращает нас к дискуссии об автономии или акцессорности уголовного права в толковании иноотраслевых терминов. Например, В. В. Хилюта критикует понятие автономии уголовного права по целому ряду оснований, в том числе с учетом разного толкования одного и того же термина в самом уголовном законе, а также превращения автономности уголовно-правового регулирования в принцип автономности судебного толкования¹⁴.

Можно ли считать, что положения законодательства о легализации в части криптовалюты обязательны для уголовного закона? Соглашаясь принципиально с необходимостью охраны криптовалюты de lege ferenda, c точки зрения практики применения уголовного закона нельзя признать приоритет позитивного регулирования над общим уголовно-правовым толкованием, которое сталкивается со сложностями отнесения криптовалюты к предмету всех уголовно наказуемых деяний. Как средство преступления цифровая валюта не порождает подобных вопросов, однако предмет отражает особые отношения, охраняемые уголовным законом.

Узкая сфера применения положений о цифровой валюте означает необходимость ориентироваться на отдельные разъяснения, данные Верховным Судом РФ (и не измененные им после принятия законодательства о цифровых финансовых активах). Первым – и пока единственным! – постановлением Пленума Верховного Суда РФ по уголовным делам, в котором упоминаются виртуальные активы, стало постановление «О судебной практике по делам о легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем, и о приобретении или сбыте имущества, заведомо добытого преступным путем» (далее – постановление Пленума № 32) в редакции от 26 февраля 2019 г.¹⁵ Однако использованная высшим судебным органом формулировка обладает важной спецификой: в абз. 3 п. 1 указано, что «исходя из положений статьи 1 Конвенции Совета Европы об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности и о финансировании терроризма от 16 мая 2005 года и с учетом Рекомендации 15 ФАТФ предметом преступлений, предусмотренных ст. 174 и 174.1 УК РФ, могут выступать в том числе и денежные средства, преобразованные из виртуальных активов (криптовалюты), приобретенных в результате совершения преступления (выделено мной. – М. Ф.)».

Прежде чем проследить, как было воспринято данное разъяснение судами, хотелось бы привести небольшую предысторию и «расшифровку» избранного способа изложения.

С 11 по 29 марта 2019 г. в России проходила выездная проверка Группы разработки финансовых мер борьбы с отмыванием денег (ФАТФ) с целью анализа уровня соответствия 40 Рекомендациям ФАТФ, а также уровня эффективности российской системы ПОД/ФТ¹⁶. По результатам проведенной проверки разработан и в октябре 2019 г. на Пленарном заседании утвержден отчет, который содержал среди прочего одну часть ответа на вопрос о причинах принятия изменений в постановление Пленума № 32: «В ходе проведения выездной миссии Верховный суд выпустил постановление, в котором указано, что «предметом преступлений ОД, предусмотренных в УК РФ, могут выступать в том числе денежные средства, преобразованные из виртуальных активов (криптовалюты), приобретенных в результате совершения преступления». Это безусловно является положительным моментом»¹⁷.

При этом, как впоследствии неоднократно отмечалось в литературе и как указано в приведенном отчете, «в новой редакции постановления Пленума Верховного суда № 32 прямо не говорится о том, что виртуальные активы могут являться предметом преступления – в нем указано, что предметом преступления могут являться денежные средства, «преобразованные из [выделено мной. – М. Ф.] виртуальных активов», что исключает один вид операций. Например, неясно, могут ли операции по преобразованию одних виртуальных активов в другие считаться операциями по отмыванию денег»¹⁸. Несмотря на это, авторы отчета приводят имевшуюся уже на тот момент практику привлечения к ответственности по такого рода делам: «Тем не менее уже осуществляются уголовные и судебные преследования по делам, в которых фигурируют виртуальные активы, хотя акцент и не сделан на операции с виртуальными активами. Один обвинительный приговор был вынесен за отмывание доходов от онлайн продажи наркотиков через биткоины, которые затем обналичивались»¹⁹.

Приведенные положения отчета подтверждают довольно очевидный вывод: виртуальные активы дополнением постановления Пленума признаны предметом не были.

Причина специфического, так сказать, выполнения требований перед проверкой ФАТФ также достаточно ясна: в отсутствие законодательного регулирования и придания криптовалюте какого-либо правового статуса, закрепления правовой природы Верховный Суд не обладал полномочиями по исполнению функций законодателя. В силу изложенного им была избрана единственно возможная формулировка для частичного удовлетворения требований ФАТФ и учета судебной практики, уже складывающейся на тот момент: признать виртуальные активы определенным способом – а не предметом! – последующего отмывания, чтобы исключить избежание уголовной ответственности в силу прерванности цепи преступных транзакций при использовании криптовалюты. Ведь согласно теории отмывания «загрязненным» остается преступно полученное имущество вне зависимости от того, сколько умышленных транзакций с ним было произведено. Однако, если преступно полученным является то, чего не существует в правовой системе в принципе, например криптовалюта, говорить о предмете не представляется возможным.

Можно представить себе определенную цепочку, в которой за совершенное преступление или в результате его совершения виновный получает «правовое ничто», которое закон не определяет как предмет. И этот пробел в цепи не позволяет рассматривать дальнейшие действия с преступно полученным как отмывание. В то время как используемая Пленумом формулировка дала возможность описать криптовалюту как способ получения преступно полученного дохода от совершенного преступления, а не сам преступно полученный доход с точки зрения уголовного закона.

Как было показано выше, из приведенного разъяснения Пленума невозможно сделать вывод о допустимости рассмотрения в качестве отмывания обмен одной криптовалюты на другую. И действительно, встретить такие решения в судебной практике не удается. Однако более важен другой аспект: закрепленная конструкция не позволяет признать отмыванием и саму по себе конвертацию криптовалюты в денежные средства, поскольку на момент такой финансовой операции предмета отмывания еще не существует, он появляется – согласно приведенной цитате Пленума – только после обмена виртуального актива на фиатную валюту.

К сожалению, указанные сложности не могли не отразиться и на крайне противоречивой и не всегда обоснованной судебной практике по делам, в которых использовалась криптовалюта. Большинство таких дел связано с тем, с чего и начиналась борьба с отмыванием – с незаконным оборотом наркотических средств. Получение прибыли таким способом облегчено в силу анонимности криптовалютных операций и относительной простоты конвертации в рубли через специальные онлайн обменники.

Так, в одном из дел судом указано, что денежные средства, добытые в результате незаконного сбыта наркотических средств, распределялись организатором преступного сообщества «путем перечисления криптовалюты на биткоин-кошельки, принадлежащие членам преступного сообщества, которые впоследствии выводились членами преступного сообщества (преступной организации) через ряд «сквозных» номеров электронных кошельков «QIWI», открытых как на лиц, не осведомленных о преступной деятельности членов преступного сообщества (преступной организации), так и на имя самих членов преступного сообщества (преступной организации), на банковские счета (карты), с которых впоследствии производилось их обналичивание на территории Московского региона с целью их дальнейшей легализации (выделено мной. – М. Ф.)»²⁰.

Однако далее суд рассматривает непосредственно сами сделки по конвертации как отмывание: обвиняемый С.Р.АА. «конвертировал полученные им в результате незаконного сбыта наркотических средств «биткоины» в российские рубли на сумму 1 459 400 рублей и с целью придания правомерного вида владения, пользования и распоряжения указанными денежными средствами организовывал их вывод … на … банковские карты … смог по своему усмотрению распоряжаться денежными средствами на общую сумму 1 459 400 рублей, которые в результате совершения финансовых операций теряли связь с ранее совершенными тяжкими преступлениями в сфере незаконного оборота наркотических средств и лицом, их совершившим. Таким образом … совершил легализацию (отмывание) денежных средств, приобретенных в результате совершения им преступлений, осуществив финансовые операции с денежными средствами». Очевидно, что более корректной является первоначальная формулировка – «с целью дальнейшей легализации», которой, однако, суд не придерживается.

В другом деле цель обосновывается также: «Для реализации своего преступного умысла, направленного на легализацию преступно нажитых имущества и денежных средств путем совершения с ними финансовых операций и других сделок, К.Г. решила использовать пиринговую платежную систему с так называемой цифровой криптовалютой». Было «установлено, что К.Г. … путем совершения финансовых операций и других сделок с иным имуществом, приобретенным ею в результате совершения преступлений (незаконный сбыт наркотических средств), легализовала (отмыла) преступно нажитые денежные средства и иное имущество (цифровую криптовалюту) на общую сумму 1 397 702 рубля 19 копеек, получив тем самым возможность пользоваться и распоряжаться денежными средствами и иным имуществом (цифровой криптовалютой), добытыми преступным путем, произведя имитацию происхождения преступного дохода из легальных (текст в извлечении выделен мной. – М. Ф.)»²¹.

Признание в описанном судебном решении цифровой криптовалюты иным имуществом является спорным. В частности, положение Федерального закона «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма» о том, что цифровая валюта «является иным имуществом», содержит четкое указание на то, что такое допущение сделано исключительно для целей данного закона²². При этом положения гражданского законодательства на данный момент, как уже было показано, не дают оснований для отнесения цифровой валюты к иному имуществу.

Еще важнее то, что суд признает криптовалюту предметом отмывания, обосновывая свой вывод тем, что произошла «имитация происхождения преступного дохода из легальных».

При этом в некоторых случаях суды придерживаются противоположной позиции: С.Д.ДА. осужден за легализацию (отмывание) денежных средств в сумме 3800 руб., полученных в качестве отплаты за наркотические средства от К. и Ч., поступившие в виде биткоинов на криптокошелек С.Д.ДА., которые «после конвертации из «биткоинов» в рубли перечислялись под видом правомерного владения денежными средствами на банковскую карту С.Д.ДА. и в дальнейшем использовались для личных нужд (выделено мной. – М. Ф.)»²³.

Приведенные примеры показывают, что суды действительно иногда рассматривают сам по себе факт конвертации криптовалюты как отмывание, указывая, что:

1) конвертация является финансовой операцией, составляющей объективную сторону отмывания. В тех делах, по обстоятельствам которых впоследствии были совершены иные операции по переводу с банковского счета уже после конвертации на другие банковские счета (в том числе разных лиц) суды не описывают, в какой части денежные средства были легализованы, т. е. исходят из той суммы, которую из криптовалюты переводят в рубли. Из этого можно сделать вывод, что первичную конвертацию все равно рассматривают как достаточную для оконченного состава. При этом, как представляется, такое понимание прямо противоречит анализируемым разъяснениям Пленума;

2) более того, по данным делам цель придания правомерного вида, которая является обязательным признаком состава преступления, подлежащим доказыванию, обосновывается через «осознание»²⁴:

а) отсутствия контроля государства за криптовалютой;

б) того, что процесс выпуска и обращения криптовалют не регулируется;

в) того, что со стороны государства отсутствует контроль за конвертацией национальной валюты (рублей) в криптовалюту, за переводами криптовалюты, за конвертацией криптовалюты в национальную валюту (рубли);

г) того, что особенностью использования криптовалюты является анонимность пользователя;

д) того, что использование пиринговой платежной системы Bitcoin позволяет исключить возможное вмешательство внешнего администратора (банков, правоохранительных, налоговых, судебных и иных государственных органов) по отмене, блокировке, оспариванию или принудительному совершению любых транзакций с указанным имуществом и денежными средствами;

е) того, что операции, совершаемые с применением Bitcoin, а также электронные счета (биткоин-кошельки), создаваемые для аккумуляции и хранения, обезличены, что позволяет полностью скрыть информацию об их владельце, операциях, производимых по данным счетам, источник поступления биткоинов на электронные счета, а также о том, что данный вид платежей, как и сама криптовалюта, не используется в официальном обороте на территории России, что позволяет полностью скрыть преступный характер действий, послуживших источником их получения.

Таким образом, цель обосновывается через сам по себе факт использования криптовалюты. Это прямо противоречит ст. 14 Федерального закона «О цифровых финансовых активах», которая разрешает – при соблюдении определенных условий – оборот цифровой валюты на территории России. В связи с этим сам по себе факт использования криптовалют не должен становиться единственным обоснованием цели, ее доказывание требуется в той же степени, как и при использовании фиатной валюты. Недоказанность такой цели является основанием для признания отсутствия состава преступления в действиях виновного лица.

Поэтому более точными являются следующие решения судов первой и апелляционной инстанций об исключении обвинения по ст. 174.1 УК РФ. Такое исключение обусловлено тем, что, «по мнению суда, сам по себе вывод денежных средств с электронных счетов на карточку для получения возможности их расходования по личному усмотрению, в целях потребления, с использованием платежных систем, счетов, карты не свидетельствует о придании правомерного вида их владению, пользованию, распоряжению, так как конечной целью при этом являлось получение денежных средств в их реальном виде, трата на собственные нужды. Проводимые подсудимым операции были направлены на то, чтобы иметь реальную возможность распорядиться полученным от сбыта наркотиков доходом (текст в извлечении выделен мной. – М. Ф.)»²⁵.

Данная позиция вопреки доводам государственного обвинителя была поддержана судом апелляционной инстанции: «Суд первой инстанции … правильно пришел к выводу об оправдании Ш. по обвинению в легализации (отмывании) денежных средств, установив, что доходы, поступившие от продажи наркотиков в виде электронных платежей, через специальное интернет-приложение Ш. конвертировал криптовалюту в рубли и выводил денежные средства на банковские карты, которые тратил на личные нужды, то есть без вовлечения их в последующем в легальный экономический оборот. Подобные действия с денежными средствами, приобретенными в результате совершения преступления, предусмотренного ст. 228.1 УК РФ, являются частью объективной стороны сбыта наркотических средств, способом совершения (конспирации) данных преступлений, передачи и получения денежных средств, распоряжения ими в личных целях. Таким образом, в данном случае усматривается только распоряжение денежными средствами, полученными от деятельности, связанной с незаконным оборотом наркотических средств, а не их легализация, то есть из содержания предъявленного Ш. обвинения не усматривается наличие в его действиях состава преступления, предусмотренного пп. «а, б» ч. 4 ст. 174.1 УК РФ (текст в извлечении выделен мной. – М. Ф.)».

В другом деле, однако, кассационный суд отверг выводы судов первой и апелляционной инстанций относительно введения в легальный оборот: «Вопреки выводам суда первой и апелляционной инстанций для наличия состава преступления, предусмотренного ст. 174.1 УК РФ, не требуется обязательного вовлечения легализуемых денежных средств в экономический оборот, поскольку ответственность по указанной статье закона наступает при установлении самого факта совершения финансовых операций с целью придания правомерного вида владению, пользованию и распоряжению денежными средствами или иным имуществом»²⁶. Представляется, что такая позиция суда является ошибочной в силу того, что сущностью преступления является именно введение преступно полученного имущества в легальный оборот. В противном случае сама формулировка «легализация» теряет свое содержание: до тех пор, пока преступные средства остаются вне легального оборота, нельзя говорить о существовании и, тем более, о достижении цели придания правомерного вида. Иное означало бы, что и сам по себе факт получения преступных средств с их последующим хранением у соседа в погребе является отмыванием – договор хранения также можно расценивать как сделку, однако до тех пор, пока денежные средства не введены в оборот, общественная опасность преступления отсутствует, охраняемому объекту не причиняется вред²⁷.

В завершение стоит отметить, что указанная проблема влечет и иную, наиболее, как представляется, опасную ситуацию объективного вменения, когда автоматизированный характер криптообменников суды рассматривают как действия виновного лица по совершению финансовых операций.

Так, в одном из дел были установлены признаки отмывания (легализации) при следующих обстоятельствах²⁸. Обвиняемые полагали, что «преобразование биткоинов в денежные средства осуществлялось сайтом … Однако фактически преобразование проходило через многочисленные финансовые операции, на протяжении часа было совершено около миллиарда финансовых операций с использованием огромного количества счетов юридических лиц, расположенных в том числе в оффшорах, что позволяло завуалировать источник происхождения биткоинов и преобразованных из них денежных средств. Отследить путь, каким образом и через какой сайт биткоины преобразовывались в денежные средства, было невозможно, поскольку транзакция на преобразование проходила на протяжении часа и на протяжении этого часа денежные средства разбивались на различные суммы, которые проходили по разным счетам … а затем от конкретных юридических лиц, как правило «подставных», то есть оформленных на лиц без определенного места жительства, на банковскую карту зачислялись денежные средства в общей сумме или частями. На виртуальный биткоин-кошелек, которым пользовался К.В.АБ., поступали биткоины. Установить до задержания, что именно К.В.АБ. получал биткоины и преобразовывал их в рубли, не представлялось возможным. Осуществить финансовый контроль или контроль правоохранительных органов по проведению операций по преобразованию биткоинов в рубли не представлялось возможным с технической и правовой точек зрения. Отследить обратный путь от зачисленных на банковскую карту денежных средств, откуда они появились на карте, за что и кто их перечислил, также невозможно».

В приведенном примере суд необоснованно описывает внутренний механизм конвертации, который является технической особенностью обменных программ и не подлежит контролю или изменению со стороны пользователя, как ряд финансовых операций, совершенных субъектом преступления. Представляется, что все указанные технические операции не могут рассматриваться как удовлетворяющие требованиям к деянию, которое должно быть волевым и сознательным. Кроме того, очевидно, что в большинстве случаев субъект даже не осознает способ (механизм) проведения внутренних операций. Единственное, что охватывается его умыслом – конвертация криптовалюты в фиатную валюту для последующего использования.

При этом, как и в предыдущих примерах, цель обосновывается через сам по себе факт использования таких – повторю, не запрещенных законом! – систем. Описывается, что избранный способ получения денежных средств путем проведения последовательных финансовых и банковских операций, что включает зачисление денежных средств на подконтрольный виртуальный счет, конвертирование через виртуальные обменники в рубли, перевод денежных средств на банковские карты, зарегистрированные на другое лицо, и их обналичивание через банковские терминалы, свидетельствует о наличии у обвиняемого цели легализовать денежные средства.

С учетом заимствованного характера отмывания как преступления, а также отсутствия гражданско-правового регулирования цифровой валюты, которое вынужденно для ряда случаев заменяется публично-правовым, решение о включении криптовалюты в какой-либо признак состава преступления неизбежно порождает сложности. Для сравнения ситуаций, когда криптовалюта действительно связана с отмыванием, а не порождает такую оценку исключительно в силу своих особых свойств, можно привести пример, описываемый для зарубежных правопорядков. Он действительно отражает тот вариант квалификации, который не должен вызывать сомнений ни с точки зрения объективной стороны, ни с точки зрения – при отсутствии такого требования-признака в зарубежных правопорядках! – цели отмывания с учетом того, как она раскрывается в обсуждаемом разъяснении Пленума.

Модель данного примера такова: у П. есть денежные средства, полученные в результате совершения преступления; он кладет данные средства на счет в банке. После этого приобретает 10 монеро-токенов, которые, будучи криптовалютой, обеспечивают высокий уровень анонимности проведенных операций. Механизм этого приобретения следующий.

Поскольку криптовалюта доступна только на крипто-маркетах, для их приобретения П. должен сначала создать аккаунт в криптообменнике. В результате создания аккаунта П. получает криптокошелек, переводит фиатные средства со своего банковского счета в криптовалюту, биткоины. П. создает другой аккаунт с другой парой криптографических ключей и переводит биткоины в монеро. В результате этих операций П. получает возможность перевести монеро обратно в «чистые» денежные средства, выполняя те же операции в обратном порядке; эти операции могут быть совершены также в других государствах или с привлечением других лиц, которым переводятся денежные средства для дальнейшей конвертации²⁹.

Таким образом, на данный момент преступления с криптовалютой стали использоваться в качестве установленной объективной стороны деяния, предусмотренного нормами об ответственности за легализацию преступных доходов, во многом в русле требований подписанных нами международных договоров и в соответствии с формулировками конвенции, подтвержденных и постановлением Пленума в последней редакции. Однако до тех пор, пока законодатель не внесет криптовалюту в перечень объектов гражданских прав, а формулировка указанных уголовно-правовых норм не исключит обязательное установление цели как признака состава преступления, констатация ее через осознание сложности вычисления источника при незапрещенном использовании криптовалюты является нарушением принципа субъективного вменения. В связи с этим на данный момент вменение состава легализации требует а) установления факта финансовых операций с денежными средствами после их конвертации из криптовалюты и б) установление цели придания правомерного вида, а не просто цели личного использования.

Библиографический список

1. Haffke L., Fromberger M., Zimmermann P. Virtual Currencies and Anti-Money Laundering – The Shortcomings of the 5-th AML Directive (EU) and How to Address Them // Journal of Banking Regulation. – 2020. – № 21 (2).


2. Stessens G. Money Laundering: a New International Law Enforcement Model. – Cambridge: Cambridge University Press, 2008.


3. Жадяева М. А., Янина И. Ю. Современное состояние состава легализации (отмывания) денежных средств, полученных преступным путем // Российский следователь. – 2022. – № 7.


4. Ильяшенко Е. А. О перспективах привлечения к уголовной ответственности за использование криптовалют в преступных целях // Российский следователь. – 2018. – № 8.


5. Немова М. Использование криптовалюты при легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем: анализ судебной практики // Уголовное право. – 2019. – № 4.


6. Немова М. И. Криптовалюта как предмет имущественных преступлений // Закон. – 2020. – № 8.


7. Ображиев К. В. Преступные посягательства на цифровые финансовые активы и цифровую валюту: проблемы квалификации и законодательной регламентации // Журнал российского права. – 2022. – № 2.


8. Русскевич Е. А., Малыгин И. И. Преступления, связанные с обращением криптовалют: особенности квалификации // Право. Журнал Высшей школы экономики. – 2021. – № 3.


9. Филатова М. А. Проблемы установления размера и ущерба при квалификации посягательства на цифровую валюту // Уголовное право. – 2022. – № 1.


10. Филатова М. А. Уголовная ответственность за легализацию (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем, по законодательству России и Австрии: Монография. – М.: Юрлитинформ, 2015. – 272 c.


11. Хилюта В. В. Пределы автономности уголовного права // Lex Russica. – 2019. – № 4.

Ссылка для цитирования статьи:

Филатова М. А. Проблемы квалификации легализации (отмывания) цифровой валюты // Уголовное право. 2024. № 5. С. 40–51.


Cтатья поступила в редакцию 11.12.2023, принята к публикации 10.02.2024.