УДК 340.13 ББК 67.3 DOI 10.52433/01316761_2022_09_03 EDN: OGPDHR
Аннотация. В статье проводится исторический и теоретико-правовой анализ роли судебной практики в России, прослеживается эволюция отношения к судебному прецеденту как к источнику права. Судебный прецедент рассматривается автором как творческий акт правоприменителя, направленный на совершенствование правовой системы. Отдельное внимание в работе уделено влиянию выраженных в постановлениях Пленума Верховного Суда Российской Федерации правовых позиций на развитие законодательства, в частности приводятся примеры разъяснений, имеющих упреждающий характер, а также ставших основой для разработки проектов нормативных актов.
Ключевые слова: суд, правовая система, судебная практика, законодательство, судебный прецедент, источник права, Пленум Верховного Суда Российской Федерации
Viktor Viktorovich Momotov
On the Influence of Judicial Practice on the Development of Russian Legislation: Russian Experience in Historical Retrospect
The Supreme Court of the Russian Federation, Secretary of the Plenary Session, Justice, Council of Judges of the Russian Federation, President, Doctor of Laws, Professor Moscow, Russia viktormom@mail.ru
Abstract. The article offers the analysis of judicial practice in Russia from the viewpoints of history and theory of law. It tracks the evolution of the attitude towards a precedent as a source of law. Judicial precedent is regarded as a creative act by the law enforcer aimed at the improvement of the legal system. Special attention is paid to the influence of legal positions contained in the Resolutions of the Plenary Supreme Court of the Russian Federation on the development of the legislation. In particular, examples of proactive clarifications are provided along with legal positions that formed the basis for the drafting of statutory acts.
Keywords: court, legal system, judicial practice, legislation, judicial precedent, source of law, Plenary Supreme Court of the Russian Federation
Одним из самых дискуссионных вопросов на протяжении последних лет был и остается вопрос о роли и месте судебной практики в правовой системе России. Этому есть свое объяснение: судебная власть во все времена занимала в обществе особое место. Это связано не столько с судоустройством, сколько с вопросами установления и применения права, воздействия судебных постановлений на складывающийся правопорядок1.
Правосудие — это всегда зона конфликта. Восприятие правосудия и статистическая реальность в обществе очень разнятся. Постепенно в общественном сознании сформировалось мнение о том, что суд не только выступает в роли холодного интерпретатора закона и его глубокого толкователя, элемента государственной власти, способного снижать социальную напряженность посредством разрешения конфликтных отношений, но и является государственной властью, создающей и развивающей право посредством своей ежедневной деятельности.
Судебный прецедент — творческий созидательный акт судьи, и отношение к нему является наиболее значимым критерием, разграничивающим разные юридические школы и подходы к правопониманию. Кроме того, различное отношение к прецеденту является одним из главных оснований, по которому проводится условная граница между англо-американской и континентально-европейской правовыми системами.
Основная идея этого деления состоит в том, что в англо-американской системе судебный прецедент является источником права, а в континентально-европейской системе, признающей главную роль за нормативными актами, судебный прецедент источником права не является. Однако подобный формальный подход не отражает фактической роли и значения судебного прецедента. По мере развития государственных и общественных отношений, методов и способов их регулирования в англо-американской системе прослеживается устойчивая тенденция к росту значения нормативного акта как источника права, что проявляется в том числе в отказе Верховного суда США от «судейского активизма» в пользу «судейского консерватизма», а в континентально-европейской системе, напротив, наблюдается рост значения судебного прецедента, что выражается, например, в признании того, что первоочередной функцией кассационных судов является не выявление конкретных судебных ошибок, а формирование правовых позиций общего характера.
1 См.: Момотов В.В. Роль судебной практики в правовой системе: российский опыт в мировом контексте // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2017. № 5. С. 40.
Из этого следует, что постепенно размывается граница между правовыми системами. Происходит формирование единой глобальной правовой среды, в рамках которой появляется все больше смешанных правовых систем (например, современное право Израиля, Канады, а также региональные системы Шотландии и Квебека). Возникают наднациональные системы права, сочетающие в себе элементы различных систем: в частности, в систему права Европейского союза входят как нормативные правовые акты органов ЕС, так и прецеденты Европейского Суда по правам человека2. Всё это не только способствует сближению опыта и подходов в законодательном регулировании, но и имеет схожую тенденцию по отношению к судебной практике как неотъемлемой части правовой системы любой страны. Судебный прецедент, уравновешиваясь с законодательством, со временем справедливо занимает свое место в государственно-общественных отношениях.
В России судебная практика как источник права начала зарождаться во второй половине XIX века, после проведения Александром II масштабного реформирования государственной системы. До этого периода не существовало как такового разделения властей, и высшая судебная инстанция в лице Государственного совета выступала одновременно и законодательным органом, в связи с чем судебная практика не имела самостоятельного значения и, формируясь, приобретала вид законодательного постановления.
После проведения во второй половине XIX века судебной реформы общество получило профессиональный орган по отправлению правосудия, который был независимым, профессиональным и прогрессивным для того периода. Однако, чтобы завоевать общественное доверие и авторитет, судебной власти было необходимо стремиться удовлетворить один из главных запросов общества — достижение справедливости. Запрос на справедливость и добросовестность в социальных отношениях в России всегда занимал особое место. Тема справедливости и утверждение ее роли в жизни человеческого сообщества, помноженные на религиозные догматы в России, образовывали сложный сплав юридических и моральных суждений, дававших толчок для преобразований в судебной сфере. Фактически общество и сами законы воспринимало именно через призму работы судебных органов. Судьи должны были искать правду, быть объективными в поисках справедливого вердикта и применять закон таким образом, чтобы у общества формировалось уважение и к нормам права, и к суду.
2 См.: Лафитский В.И. Сравнительное правоведение в обзорах права. Т. 1. М., 2010.
Постепенно судебная практика заняла свое достойное место и в правовой системе России. Например, в Уставе уголовного судопроизводства и в Уставе гражданского судопроизводства 1864 года было указано, что суды решают «всякое дело на основании существующих законов, не останавливая решения под предлогом неполноты, неясности, недостатка и противоречия законов». Суд в случае неясности и неполноты законов должен был обосновать свое решение на общем смысле законов и был не вправе останавливать рассмотрение дела, ссылаясь на несовершенство или отсутствие правового регулирования. Следовательно, суды по сути наделялись правом толкования законов посредством заполнения пробелов в законодательстве, что стало предпосылкой для зарождения института судебной практики как самостоятельного источника права. Кроме того, департаменты по уголовным и гражданским делам Сената, ставшего в результате реформы высшим кассационным органом, наделялись правом давать разъяснения «для руководства к единообразию» в процессе применения и толкования применяемых актов3.
Однако и в то время не было единого мнения относительно роли судебной практики: часть исследователей считала, что толкование как часть творчества суда свидетельствует о том, что практика может рассматриваться в качестве самостоятельного источника права, а другая часть авторов придерживалась позитивистской концепции и рассматривала толкование только как разъяснение источника права, которым являлся исключительно сам закон. Такие упрощенные объяснения не учитывали сложной панорамы всех отраслей права.
Стереотипное представление о том, что, поскольку Россия является страной с континентальной правовой системой, то в ней судебный прецедент не является источником права, прочно закрепилось в советский период и было, скорее, ответом на запрос времени и существовавшей правовой реальности. Правовая система в советский период была как никогда стабильна и неизменна, характеризовалась неразвитостью институтов частного права, доминированием государства в сфере отношений личности и государства. Судебная власть была подчинена политической воле лиц, находившихся на олимпе государственной власти. Тем не менее даже в это время никто не подвергал сомнению роль Верховного Суда в развитии законодательства.
3 См.: Марченко М.Н. Источники права: учеб. пособие. М., 2005.
В советский период к компетенции Верховного Суда СССР относилась выработка для Верховных судов союзных республик руководящих разъяснений по вопросам общесоюзного законодательства, имевших в формально-юридическом плане рекомендательный, а фактически — обязательный для них характер. При этом в официальной концепции советского права было недопустимо рассматривать судебный прецедент как источник права в связи с такими рисками, как разрушение социалистической законности, понимаемой лишь как строгое и неуклонное соблюдение законов и других законодательных актов, а также возможное проявление судебного произвола и покушение на правотворческую деятельность законодательных органов. В действительности судебная практика, выраженная в разъяснениях Пленума Верховного Суда СССР и Пленума Верховного Суда РСФСР, фактически признавалась источником права, поскольку в судебных решениях допускались ссылки на разъяснения пленумов как на правовую основу разрешения дела. Сначала такое признание происходило в силу их авторитета и традиции, а в более поздний период существования советской власти — и в силу закона4.
Например, согласно статье 3 Закона СССР от 30 ноября 1979 г. «О Верховном Суде СССР»5 и статье 56 Закона РСФСР от 8 июля 1981 г. «О судоустройстве в РСФСР»6 разъяснения пленумов высших судебных инстанций стали обязательными для всех нижестоящих судов, других государственных органов и должностных лиц, применяющих закон. Опубликованная практика Верховного Суда СССР и Верховного Суда РСФСР, не будучи признанной официально, учитывалась нижестоящими судами в качестве ориентира в вопросах применения и толкования права, устранения пробелов в нем, применения аналогии закона или права.
4 См.: Петражицкий Л.И. Теория государства и права в связи с теорией нравственности. В 2 т. Т. 1. СПб., 1907. С. 630.
5 Ведомости ВС СССР. 1979. № 49. Ст. 842.
6 Ведомости ВС РСФСР. 1981. № 28. Ст. 97.
В современной России официальное толкование правовых норм осуществляется Верховным Судом Российской Федерации. В соответствии со статьей 126 Конституции Российской Федерации Верховный Суд РФ наделен полномочием давать разъяснения по вопросам судебной практики. Данное полномочие конкретизировано в законодательстве о судебной системе.
Федеральный конституционный закон от 5 февраля 2014 г. № 3-ФКЗ «О Верховном Суде Российской Федерации»7 закрепляет за Пленумом Верховного Суда РФ полномочие по рассмотрению материалов анализа и обобщения судебной практики и даче судам разъяснений по вопросам судебной практики в целях обеспечения единообразного применения законодательства Российской Федерации. Президиум Верховного Суда РФ уполномочен рассматривать отдельные вопросы судебной практики. Таким образом, высший орган судебной власти на законодательном уровне наделен полномочиями по толкованию правовых норм.
7 СЗ РФ. 2014. № 6. Ст. 550.
Помимо законодательного закрепления соответствующих полномочий в процессуальных кодексах отражено общеобязательное значение толкований, даваемых Верховным Судом РФ. Так, нарушение единообразия в толковании и применении норм права, обеспечиваемого путем принятия постановлений Пленума Верховного Суда РФ и Президиума Верховного Суда РФ, является основанием для отмены вступивших в законную силу судебных постановлений в порядке надзора (п. 3 ст. 3919 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации8 (далее — ГПК РФ), п. 3 ст. 3088 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации9 (далее — АПК РФ), п. 3 ст. 341 Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации10 (далее — КАС РФ). Кроме того, изменение практики применения правовой нормы в постановлении Пленума Верховного Суда РФ или Президиума Верховного Суда РФ является основанием для пересмотра по новым обстоятельствам судебных постановлений, в которых применена эта же правовая норма (п. 5 ч. 4 ст. 392 ГПК РФ, п. 5 ч. 3 ст. 311 АПК РФ, п. 5 ч. 1 ст. 350 КАС РФ).
8 СЗ РФ. 2002. № 46. Ст. 4532.
9 Российская газета. 2002. 27 июля.
10 Российская газета. 2015. 11 марта.
Следовательно, судебная практика является неотъемлемой частью правовой системы, вдыхая жизнь в правовые нормы и давая им развитие исходя из потребностей общественных отношений. Основная причина часто высказываемой в дискуссиях позиции о невозможности рассматривать разъяснения Пленума Верховного Суда РФ и его правовые позиции в качестве источников права видится в формальном правопонимании, продиктованном позитивистской правовой школой, а также в искаженном толковании концепции позитивизма. В традиционном для российской правовой науки понимании позитивизма право приравнивается к законодательству, а судебные акты содержат лишь толкование правовых норм, что искажает изначальную суть позитивистского учения. В частности, отец-основатель позитивистской школы Ганс Кельзен в знаменитом труде «Чистое учение о праве» однозначно признавал судебное правотворчество11. Более того, любое вынесенное судом решение создает новую норму, вытекающую из более общей нормы закона. То есть истинный позитивизм подразумевает под правом совокупность правовых норм, содержащихся в том числе в судебных актах. Именно сведение понятий «норма права» и «норма закона» к одному понятию «закон» стало причиной отрицания роли судебной практики как источника права.
11 Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. / пер. с нем. М.В. Антонова и С.В. Лёзова. СПб., 2015.
Еще более очевидным становится значение судебной практики, если рассматривать ее с неформальной стороны. Государственная деятельность в России, и прежде всего судебная деятельность, была и остается деятельностью творческой. Как бы парадоксально это ни звучало в нашем обществе, о чем свидетельствует исторический опыт, обычно бóльшая часть изменений исходит со стороны государства, что возлагает на лиц, осуществляющих такую деятельность, в том числе и на судей, дополнительную ответственность творчески подходить к исполнению своих обязанностей. В Законе РФ от 26 июня 1992 г. № 3132-I «О статусе судей в Российской Федерации»12 в числе прав судьи есть право на занятие творческой деятельностью. Это не только право, но и обязанность судьи заниматься творческой деятельностью в процессе осуществления правосудия, что подразумевает под этим особую роль судебной практики в развитии права, в восполнении пробелов в законодательстве. В данном случае уместно вспомнить выдержки из Циркуляра морского технического комитета от 29 ноября 1910 г. № 15, в котором написано: «Никакая инструкция не может перечислить все обязанности должностного лица, предусмотреть все отдельные случаи и дать вперед соответствующие указания, а потому наблюдающие инженеры обязаны проявлять инициативу и, руководствуясь знанием своей специальности и пользою дела, приложить все усилия для оправдания своего назначения»13. И эту универсальную обязанность можно адресовать любому лицу, исполняющему государственные обязанности.
Право не естествознание, судья не может быть нейтральным и свободным от субъективных оценочных суждений в судебном споре, как бы он ни старался. И если мы посмотрим шире на систему правового регулирования общественных отношений, то увидим, что законодатель солидарен с изложенной позицией и, более того, оставляет судье пространство для выражения интеллектуального творчества через принимаемые решения.
В последнее десятилетие в гражданском законодательстве появляются так называемые каучуковые (эластичные) нормы права, имеющие неконкретный и универсальный характер, которые касаются добросовестности, злоупотребления правом, разумности, справедливости и т.д., требующие судебной оценки, личностного измерения судьи. В каждом конкретном случае суд самостоятельно определяет, какое именно значение такая норма будет иметь для определенных общественных отношений. Будучи профессиональным толкователем, судья, применяя различные методы толкования и свой социальный опыт, по сути, создает конкретное правовое регулирование для сторон спора.
Это также хороший пример взаимного влияния и взаимозависимости судебной практики и законодательства посредством восприятия судьи. Если законодатель дает маневр правоприменителю в лице судьи, используя подобные формулировки, то это обеспечивает выход творческой энергии судьи для того, чтобы в конкретной ситуации, когда отсутствует конкретная норма права, дать квалификацию соответствующим общественным отношениям, применяя универсальные формулировки, абстрактные и универсальные категории, справедливо разрешать ситуацию.
В связи с этим вспоминаются слова профессора права Гарвардского университета и судьи Верховного суда США Оливера Холмса, который отмечал, что «жизнь права никогда не была жизнью логики, она была исключительно жизнью опыта».
По нашему мнению, пришло время отказаться от стереотипного представления относительно судебной практики и признать ее полноценной частью правовой системы. Конечно, вопрос о замене судебными органами законодательной власти и приравнивания судебной практики по своей силе к закону не ставится. Однако судебная практика играет незаменимую роль в развитии законодательства, вследствие чего для разрешения всех споров вокруг ее статуса следует определить на законодательном уровне ее иерархическое положение. Требуют регулирования не только обязательность и значение постановлений Пленума Верховного Суда РФ, но также необходимо установить иерархию между постановлениями Пленума Верховного Суда РФ и утверждаемыми Президиумом Верховного Суда РФ актами и обзорами судебной практики.
12 Ведомости СНД и ВС РФ. 1992. № 30. Ст. 1792.
13 Россия. Морское министерство. Указатель правительственных распоряжений по Морскому ведомству. СПб., 1884—1915. 1910. XXIV 124/8. С. 956.
Международная практика подтверждает необходимость закрепления роли, иерархии прецедентных актов и механизмов согласования сформулированных в них позиций в случае противоречий и разных трактовок нормативных актов. Так, в Великобритании, Франции, Германии, Италии не только признается роль постановлений высших судов при формировании единообразного толкования закона, но и сформированы единые подходы к определению иерархии судебных актов14.
Данное закрепление позитивно скажется как на развитии действующего законодательства, так и на формировании прогрессивных подходов к регулированию новых общественных и экономических явлений. Необходимо сбалансировать судейский «активизм» и императивные требования законодателя.
14 См.: Момотов В.В. Судебная власть Российской Федерации в контексте международно-правовых стандартов независимости, эффективности и ответственности суда // Прецеденты Европейского Суда по правам человека. 2021. № 10. С. 2—6.
Судебная практика как элемент механизма правового регулирования вносит определенность в правовые отношения и в их содержание. Кроме того, суды через практику применения выявляют степень эффективности норм права15. Можно с уверенностью сказать, что судебная практика — лакмусовая бумага и богатый источник информации для правотворчества. Все перечисленные обстоятельства подтверждают факт закрепления за судебной практикой, сформированной на уровне высших судебных инстанций, роли источника права после закона.
Совершенно новым явлением в российской правовой системе являются так называемые упреждающие постановления Пленума Верховного Суда РФ. Они не связаны с реагированием на судебные ошибки или обобщением сложившейся судебной практики, а направлены на разъяснение законодательных изменений в той или иной сфере. Это происходит в тех случаях, когда законодатель не до конца выразил свою волю в законе или закон содержит правовые позиции, требующие большей глубины для понимания и применения в обществе. Либо это связано с несовершенством закона и опережающим закон временем появления новых общественных отношений, требующих урегулирования законом.
Принятие упреждающих разъяснений направлено в первую очередь на защиту интересов граждан и на обеспечение принципа правовой определенности: высшая судебная власть не ждет появления типовых ошибок, нарушающих права участников процесса, а предвидит и предотвращает их появление. Данный уровень толкования является вдвойне уникальным и присущим только российскому правопорядку. Если принимавшиеся ранее постановления тоже содержали абстрактные толкования, но все же были обусловлены рассмотрением судами конкретных дел, то некоторые принимаемые в настоящее время постановления Пленума часто не опираются на какую-либо судебную практику, а их авторы имеют перед глазами лишь текст правовой нормы.
15 См.: Удодова М.А. Механизм воздействия судебной практики на законодательство: к постановке проблемы в современной теории правотворчества // Актуальные проблемы российского права. 2018. № 6. С. 44.
Развитие практики подобных постановлений Пленума Верховного Суда РФ связано с нарастающей динамикой обновления законодательства, особенно в сфере гражданских правоотношений. Именно такой характер имеет, например, серия постановлений Пленума Верховного Суда РФ, связанных с реформой Гражданского кодекса Российской Федерации16 (далее — ГК РФ), таких как Постановления от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации»17, от 24 марта 2016 г. № 17 «О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств»18, от 29 сентября 2015 г. № 43 «О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса Российской Федерации об исковой давности»19 и др.
Кроме того, например, в связи с существенным изменением Федерального закона от 25 апреля 2002 г. № 40-ФЗ «Об обязательном страховании гражданской ответственности владельцев транспортных средств»20 было оперативно разработано и принято Постановление Пленума Верховного Суда от 29 января 2015 г. № 2 «О применении судами законодательства об обязательном страховании гражданской ответственности владельцев транспортных средств»21.
Примерами упреждающих постановлений также являются принятые Пленумом Верховного Суда РФ разъяснения новых норм об упрощенном и о приказном видах судопроизводства в гражданском и арбитражном процессах22. Возникновение нового для отечественного правопорядка института банкротства граждан потребовало незамедлительного разъяснения соответствующих законодательных новелл. Уже через две недели после вступления в силу законодательных положений о банкротстве граждан было принято Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 13 октября 2015 г. № 45 «О некоторых вопросах, связанных с введением в действие процедур, применяемых в делах о несостоятельности (банкротстве) граждан»23.
Динамичное развитие и усложнение общественных отношений, научно-технический прогресс — всё это требует как от законодателя, так и от судебной власти своевременной и адекватной реакции и оценки. В некоторых случаях суды, будучи ближе к жизни и реализации конкретных норм, помогают направить законодателя в верное русло при разработке законодательных изменений.
16 СЗ РФ. 1996. № 5. Ст. 410.
17 Бюллетень ВС РФ. 2015. № 8.
18 Бюллетень ВС РФ. 2016. № 5.
19 Бюллетень ВС РФ. 2015. № 12.
20 СЗ РФ. 2002. № 18. Ст. 1720.
21 Бюллетень ВС РФ. 2015. № 3.
22 Постановление Пленума Верхового Суда от 18 апреля 2017 г. № 10 «О некоторых вопросах применения судами положений Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации и Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации об упрощенном производстве» // Российская газета. 2017. 25 апреля; Постановление Пленума Верхового Суда от 27 декабря 2016 г. № 62 «О некоторых вопросах применения судами положений Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации и Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации о приказном производстве» // Российская газета. 2017. 13 января.
23 Бюллетень ВС РФ. 2015. № 12.
Более того, законодатель использует предлагаемые Верховным Судом РФ формулировки и правовые позиции, давая им жизнь в качестве источника права. Так, в целях реализации позиции Верховного Суда РФ Минюстом России был разработан проект федерального закона «О внесении изменения в статью 5 Федерального закона «О потребительском кредите (займе)»24, меняющего очередность погашения требований по потребительским кредитам. Именно разъяснение Пленума Верховного Суда РФ о недопустимости первоочередного погашения штрафов, неустоек и иных мер ответственности перед другими требованиями, названными в статье 319 ГК РФ (в частности, включающими основной долг, проценты за пользование кредитом и т.д.), послужило причиной для данной законодательной инициативы.
24 См. подробнее: https://sozd.duma.gov.ru/bill/287844-7
Позиция, изложенная в утвержденном Президиумом Верховного Суда РФ 20 ноября 2013 г. Обзоре практики рассмотрения судами дел, связанных с обеспечением детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, жилыми помещениями25, стала основанием для подготовки законопроекта, которым в соответствии с данной позицией был урегулирован вопрос повышения защиты детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, от недобросовестных действий состоящих с ними в родстве лиц.
25 Бюллетень ВС РФ. 2013. № 3.
Нередко изложенные в постановлениях Верховного Суда РФ позиции становились причиной внесения изменений в уголовное и уголовно-процессуальное законодательство. Примером подобного законопроекта может служить разработанный Минюстом России проект федерального закона «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации (в части усиления ответственности за коррупцию)», предусматривавший уточнение предмета коммерческого подкупа и взятки. Именно Верховный Суд РФ разъяснил, что в соответствии с Конвенцией Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию26 предмет подкупа или взятки может быть в том числе нематериальным и не имеющим денежной оценки, в то время как по смыслу российского законодательства таким предметом могут быть только имущество, услуги имущественного характера и имущественные права, которые должны получить денежную оценку. Минюстом России была учтена эта позиция и принято решение о расширении предмета подкупа в российском уголовном праве.
26 Заключена в г. Страсбурге 27 января 1999 г. // СЗ РФ. 2009. № 20. Ст. 2394.
Подводя итог, необходимо отметить, что судебная практика стала полноценным источником российского права. При этом разъяснения, содержащиеся в постановлениях Пленума Верховного Суда РФ, не содержат правовых норм, но являются составным элементом так называемого живого права, реальных правоотношений. Данные постановления представляют собой уникальное явление нашей правовой действительности, которое реагирует на динамично развивающиеся законодательство и общественные отношения, способствует повышению правовой определенности и доверия граждан к суду как институту разрешения правовых конфликтов. Представляется, что дальнейшее совершенствование и обеспечение единообразия судебной практики как источника российского права является залогом развития всей российской правовой системы.
Библиографический список
1. Белякова А.В. Судебный прецедент в системе арбитражных судов Российской Федерации // Вестник арбитражной практики. 2021. № 2. С. 3—12.
2. Кельзен Г. Чистое учение о праве. 2-е изд. / пер. с нем. М.В. Антонова и С.В. Лёзова. СПб.: Алеф-Пресс, 2015. 562 с.
3. Кононкова Н.В., Баданина А.С. Судебная практика и судебный прецедент как источники права в правовой системе Российской Федерации // Вестник АмГУ. 2017. № 78.
4. Лафитский В.И. Сравнительное правоведение в обзорах права. Т. 1. М.: Статут, 2010. 429 с.
5. Макарушкова А.А., Соловьева И.В. Сравнительно-правовой анализ современных источников гражданского права России, Франции и Германии // Актуальные проблемы российского права. 2019. № 12. С. 149—161.
6. Марченко М.Н. Источники права: учеб. пособие. М.: Проспект, ТК Велби, 2005. 760 с.
7. Момотов В.В. Роль судебной практики в правовой системе: российский опыт в мировом контексте // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2017. № 5. С. 40—49.
8. Момотов В.В. Толкование правовых норм Верховным Судом Российской Федерации в контексте современной правовой системы // Государство и право. 2018. № 4.
9. Момотов В.В. Судебная власть Российской Федерации в контексте международно-правовых стандартов независимости, эффективности и ответственности суда // Прецеденты Европейского Суда по правам человека. 2021. № 10. С. 2—6.
10. Петражицкий Л.И. Теория государства и права в связи с теорией нравственности. В 2 т. Т. 1. СПб.: Тип. СПб. акц. общ. «Слово», 1907. 662 с.
11. Петров В.А., Тихонравов Е.Ю. Пробелы и коллизии в праве. М., 2017.
12. Синицын С.А. Судебная практика как важнейший фактор развития законодательства: опыт российского и зарубежного права // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2017. № 1.
13. Удодова М.А. Механизм воздействия судебной практики на законодательство: к постановке проблемы в современной теории правотворчества // Актуальные проблемы российского права. 2018. № 6. С. 40—48.
Ссылка для цитирования статьи:
О влиянии судебной практики на развитие российского законодательства: российский опыт в исторической ретроспективе // Российская юстиция. 2022. № 9. С. 3–10.